Медный гамбит
Шрифт:
Павек состановился рядом с кучей булыжников. Он вскинул голову и поглядел на звезды, чтобы в точности определить свое положение по отношению к Берлоге Джоата, потом вспомнил первый крик, крик умирающей женщины.
Павек почти не сомневался, что безумец убил ее перед тем, как ворваться в Берлогу: время подходило, сумашедший мог убить любого, вставшего у него на пути, и скорее всего, учитывая его безумие, он жил в этом квартале, заполненном отбросами города.
Мостовые здесь были еще более предательские, чем любой из жителей квартала. Оставив свой металлический кинжал в ножнах, Павек пошел
Согласно декрету Короля Хаману, Урик был квадратным городом. Предполагалось, что улицы пересекаются под прямыми углами, но в этом квартале бедноты не обращали внимание на приказы короля. Старые улицы были завалены упавшими стенами, а новые пробивались через руины там, где можно было пройти.
Павек опять сориентировался на местности и вновь обдумал свой план. В сущности это была не его работа. Он был стражником в таможне: третий разряд. Регулятор третьего разряда гражданского бюро, который проводил свои дни заботясь о том, чтобы никто не забрал хранящиеся на таможне товары без соответствующего разрешения. У него не было права притащить труп к некроманту на допрос, или заниматься загадкой Лага.
Но он успел заметить в глазах безумца отблеск огня, горевшего у того в мозгу, пока он сам сползал по стенке Берлоги, и он видел лицо женщины, перекошенное ужасом.
Найти убитую женщину, найти немного ответов о Лаге — вот и весь его план. Урик был единственным домом, который у него был, и ему совсем не нравилась мысль, что он вскоре будет переполнен сумашедшими, особенно Мыслеходцами, почти неуязвимыми для магии. Павек был лицом к лицу с Королем Хаману только один раз за всю своя жизнь, когда получал свою первую желтую одежду. Он мог бы поклясться, что нет ничего на свете более страшного, чем его король, пока не увидел, как пятеро темпларов направили заклинание огненного меча на сумашедшего с черным языком, но тот не превратился в кучку золы.
Наконец Павек нашел то, что искал: женщина лежала на спине, наполовину в темноте, наполовину освещенная слабым светом звезд, одна нога подсунута под другую, шея зверски сломана и вывернута так, что ее лицо упиралось в землю. Павек осторожно вытащил ее полностью под свет звезд; его руки задрожали, когда он вернул ее голову в нормальное положение. Ее лицо было одним из тех, которые безумец должен был сохранить в памяти. Бюро некромантии будет довольно: внезапная смерть — живая в один удар сердца, мертвая в следующий — эти волшебники с мертвым сердцем получат полезные ответы на все свои вопросы.
Павек закрыл ей рот и глаза, потом закрыл собственные, ожидая пока его перестанет тошнить, а ведь потом ему еще придется взять ее на плечи и потащить в обратно, в главную гражданскую контору.
Из тени рядом с ним послышался шаркающий звук: кто-то шел по песку и сломанным плиткам мостовой в кожанных сандалях, но звук был слабый, не похоже, что его оставлял взрослый. Павек ринулся вперед, схватил в охапку мальчишку-человека и вытащил его для свет, чтобы получше рассмотреть.
— Оставь ее в покое! — прорыдал мальчишка, безуспешно молотя его своими маленькими кулачками.
— Я не могу. Она была убита. Возникают вопросы, на них нужно ответить. Человек, который сделал это, не сможет помочь. Он потерял свой ум прежде, чем его убили.
Мальчишка обмяк в руках темплара, как если бы вся его сила ушла в потоки слез. Павек подумал, что понимает его. Он сам никогда не знал своего отца. Мать делала для него все, что было в ее силах, и купила ему кровать в темпларском приюте для детей когда ему было пять лет. Он никогда не видел ее после этого, но заплакал во весь голос, когда ему сказали, что ее тело нашли около основания самой высокой стены квартала. Именно клок ее черных волос Павек носил под кожаной рукояткой своего стального ножа.
Но Павек забыл все слова утешения, даже если и знал их когда-то. Десять лет в приюте, а потом еще десять лет в бараках, и такие простые вещи выветрились из его ума. Он прижал парня к груди и погладил по голове. Он вспомнил, что его мать так делала, один раз, а может два, и действительно мальчик успокоился.
— Дай мне руку. Мы принесем ее в гражданское бюро, а потом я найду тебе место…
— Бюро! — Потрясенный мальчишка перестал плакать, и рывком освободился из обьятий темплара. — Ты кто?
— Павек. Просто Павек. Регулятор…
— Темплар!
Мальчишка резко ударил кулаком с зажатым в нем небольшим тяжелым предметом прямо в пах Павека. Тот невольно согнулся от боли, едва устояв на ногах, а мальчик скользнул обратно в темноту. Недалеко. Шаги не растаяли вдали, а просто остановились. Павек негромко выругался, с трудом выпрямляясь.
— Парень, вернись. Урик не место для беспризорного пацана.
Павек знал, что он прав, но слова, вырываясь через сжатые от боли зубы, как-то потеряли свою убедительность, и сирота оставался там, где был. Когда Павек покрепче встал на ноги и перестал качаться, он вынул из своего кошелька несколько керамических монет и поднял их повыше, что бледный свет звезд осветил их.
— Взгляни — они тебе пригодятся.
Парнишка не пошевелился. Хорошо, Павек понимал, что он сам поступил бы так же в похожих обстоятельствах. Он бросил монеты в грязь, где мальчишка смог бы подобрать их позже, потом, все еще чувствуя боль в паху и громко ругаясь, закинул труп женщины на плечи и пошел обратно тем же путем, как и пришел.
Вторая Глава
Жаркие, наполненные солнцем дни пришли и ушли. Постепенно исчез и синяк размером с маленький кулак на паху Павека. Впрочем он не помнил даже кто поставил ему этот синяк и почему. Его память хорошо хранила все архивные записи, но не мрачные подробности собственной жизни.
Сегодня утром Павек был дежурным на огромной таможне, надо было переместить оставленные в залог пакеты соли из одного бочонка в другой, групируя их по пять и отмечая в рабочем журнале. И естественно он разозлился, когда девчонка-посланник прервала его. Девчонка даже встала на колени. Ее худые, трепещущие руки высунулись из простых желтых рукавов ее одежда и потянулись через пол, чтобы коснуться его колен.
— Прости меня, великий.
Павек был высокий, здоровый мужчина, с большими руками и ногами, а его мускулы были не меньше, чем у гладиатора, но никак не великий.