Медный гамбит
Шрифт:
Акашия и Руари остались где были, охваченные страхом, с отвисшими челюстями, рядом с одеялом, которым они укрыли тело Телами. Хаману слегка махнул своей огромной, когтистой рукой, они мгновенно и с облегчением освободили место рядом с Телами. Телами неподвижно лежала на своей кровати, ее руки были сложены на груди, седые волосы беспорядочной грудой лежали на подушке. Вспомнив, что король сделал с Экриссаром, Павек с ужасом представил себе, что он может сделать с ней.
Тогда страшный правитель Урика опустился на одно колено. Пока потрясенный Павек вместе с остальными квиритами
— Телами?
Павек подумал, что она мертва, но тут ее глаза медленно открылись и, через какое-то мгновение, улыбнулись. Было такое ощущение, что не только Король Хаману знал Телами, но и она знала его, и не как врага.
— Итак, — начал король, — это и есть Квирайт.
Улыбка Телами стала глубже, наполнилась гордостью, но она ничего не сказала. Возможно, она не могла ни говорить, ни двигаться. В свете костров ее руки казались восковыми и прозрачными.
— Похоже здесь были дни получше, чем сегодняшний, на правда ли?
Потом на мгновение наступила тишина, а затем Хаману рассмеялся, совершенно невероятный звук, который разнесся по всему Квирайту вплоть до кольца деревьев.
— Но меня пригласили!
Король протянул руку к Павеку, который невольно подошел поближе. Когда он был уже рядом, когтистые пальцы Хаману обхватили его горло, достаточно сильно, чтобы он мог почувствовать их силу и остроту, но — подумал он — недостаточно сильно, чтобы сломать ему шею. Это, он был уверен, произойдет позже, когда король наиграется с ним и устанет от его страха.
— Я никогда не устаю от страха, Павек, — с усмешкой уверил его Король Хаману, обнажив сверкающие белые клыки. — Никогда. — Потом он взял в руку шнурок из кожи иникса, на котором висел темпларский медальон Павека, и внимательно разглядел сам медальон при свете костров. — Регулятор гражданского бюро. — Ноготь коснулся отметок, указывавших ранг Павека и стер их с медальона. Измененный, но в остальном невредимый медальон вернулся на грудь Павека, провозглашая, что его владелец стал темпларом без формального ранга: Высшим Темпларом, если он когда нибудь решится заявить об этом. — Самое лучшее всегда уходить не прощаясь. Помни об этом, Павек.
На какое-то мгновение Хаману показался — ведь не мог же он действительно стать им — не Львом Урика, королем-волшебником с желто-зелеными глазами, намного большим, чем человек, а скорее обыкновенным мужчиной, с ясными коричневыми глазами и лицом, которое женщина — Телами — могла бы найти привлекательным.
Потом Король Хаману опять повернулся лицом к кровати.
— Пойдем со мной, Телами. Еще не поздно. Атхас изменился. Борс убит; безысходность и мертвая апатия закончились. Еще ничего не прошло, Телами. В первый раз за тысячу лет я не знаю, что случится после того, как я проснусь. Возвращайся в Урик…
Потом он замолчал и оставался таким, пока Телами не закрыла глаза. Тогда он встал, со вздохом разочарования, его старые кости заскрипели. — Держи их в кулаке или давай им волю, но они все равно от тебя уходят не попрощавшись. Всегда, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно, и уставился на луны-близнецы.
— Итак, каковы твои намерения? — внезапно спросил король, его личные размышления закончились и, скорее всего, он уже позабыл о них.
Павек, к которому был адресован вопрос, был слишком удивлен и напуган, чтобы отвечать. Когда шок немного прошел, на ум ему пришло единственное слово: — Йохан.
Но Йохан был не в состоянии взять на себя ответственность за все эти укрепления. Йохан погиб, и Павеку не чувствовал себя намного лучше от того, что сам он остался в живых.
— Они умерли, Павек. Они уходят не прощаясь, когда ты занят чем-нибудь другим, и ты никогда можешь вернуть их. Ты должен научиться жить с этим знанием. Думай о них как о цветах: днем они расцвели, а к ночи умерли. Ты сам умрешь как они, если будешь переживать и расстаиваться из-за этого.
Потом Король Хаману повернулся, пошел из укреплений в сторону деревьев и растаял в ночи. Акашия, не говоря ни слова, опустила голову на грудь. Колеблясь и сомневаясь — он не думал, что такие вещи ему будет хоть когда-нибудь легко делать — Павек положил руки на ее шею и начал растирать и гладить узлы мышц, которые вздувались под его ладонями.
На следующий день, после восхода солнца, Квирайт подсчитал свои потери. Больше половины взрослых, сражавшихся в заграждении, погибла. Дюжина рощ завянет, если вдруг через соль сюда не придет дюжина друидов или фермеры, которые были вполне довольны зная несколько о простых заклинаний, помогающих заботиться о зеленых полях, внезапно не почувствуют в себе желание и способности стать друидом. Большинство детей — будущее Квирайта — выжило. Акашия взяла их к себе в рощу, где они набрали диких цветов, чтобы положить их на саван тех, кто никогда больше не увидит восход солнца.
Желто-фиолетовые цветы украсили саван Йохана, около которого задумчиво стоял Павек. Друг, сказал Оелус; Йохан и был его другом. Дружба сильнее, чем цветы. Павек решил — хотя никогда раньше и не думал о подобных вещах — что мужчина, а особенно дварф, должен взять что-нибудь большее, чем цветы, с собой в землю. Он нашел стальной меч Дованны и положил его поверх цветов.
За полями фермеры выкопали общую могилу, куда, с помощью Павека, они перенесли останки мертвых квиритов. Акашия сказала простые слова о мире и памяти. Каждый выживший квирит бросил горсточку земли в глубокую яму. Павек остался с мужчинами, чтобы закончить скорбное дело. Когда они вернулись в центр деревни, уже была готова процессия, чтобы перенести Телами в ее рощу, в последний раз.
Павек сильно подозревал, что нет необходимости в полудюжине людей, чтобы нести похоронные носилки, которые они сделали из ее кровати. Она была достаточно легкой, и он сам мог бы отнести ее один. Более того, хотя она и умирала, но была еще жива. Ее ум был остр, как никогда. Он был уверен, что она могла бы без всяких проблем призвать стража и он перенес бы ее в рощу в мгновение ока.
Он услышал смех, пока эта мысль все еще крутилась в его голове.
Им нужно сделать что-нибудь важное и полезное.