Медный король
Шрифт:
– Мы идем с земель нагоров, – сказал Развияр, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно. – Там ни у кого нет…
– Патруль, – негромко сказал стражник.
Появилась троица молодцов при оружии. Развияр вспомнил, как переходили мост на границе: так легко перешли, что совсем потеряли бдительность…
– Отведите этих двоих для разбирательства, – велел однорукий стражникам. – Только в разные камеры. В разные.
Ночью ворота не закрылись, как можно было ожидать. В настоящем имперском городе жизнь кипела при свете солнца и при свете звезд. Сидя в вонючей клетушке,
Он лежал на каменном полу, забросив руки за голову. Страха почти не было. Он видывал в жизни многое, и скрипучий трюм «Чешуи», и рабский караван, и Восточную темницу в замке. И яму, куда его бросили после разбитого яйца огневухи, после первых смертей зверуинов. Там, в темноте, он отдал единственную свечку в жертву Медному королю и получил взамен… что он получил?
Развияр сел. Помотал головой, будто вытряхивая лишнюю мысль. Опять это смутное чувство; ему что-то очень нужно, и только Медный король может подать необходимое. Только нет под рукой ничего ценного, чтобы принести в жертву. И главное – не он ли, Развияр, обещал себе, что больше никогда не скажет эти слова – «Медный король, Медный король»?
Без скрипа открылась дверь. Вошел однорукий чиновник, следом двое стражников внесли стол и высокий бочонок. Однорукий уселся на бочонок, положил локоть на изрезанный, залитый чернилами стол. Прошмыгнув в закрывающуюся дверь, устроился на полу в уголке писарь – болезненно-тощий, блестяще-лысый, то и дело громко вздыхающий. Развернул свиток белой древесной коры и взял наизготовку перо.
Развияр, подумав, встал.
– Гекса? – негромко спросил чиновник.
– Наполовину. По матери.
Писарь вздохнул. Допросчик ухмыльнулся:
– Где же такие водятся?
– Селение в лесу. Народ называется «пригорки», – сказал Развияр, и перед глазами у него встала стена леса с мерцающими в кронах огоньками. – Выжигают в лесу поляны… сеют, жнут. Там я вырос.
Писарь снова вздохнул. Его перо было самопишущим – с чернильным жучком, насаженным на железный стержень. Развияр уже видел такие перья, но не держал в руках; жучок вяло шевелил лапами. Скоро засохнет.
– А настоящих гекса я никогда не видел, – Развияр глядел на жучка. – Даже не знаю, где они живут.
– Интересно, – сказал допросчик. – Дружок твой хвостатый рассказывает совсем другое.
У Развияра заныло сердце. Что успел выболтать Лукс? Мог ли он солгать «для пользы дела»?
– Он не может рассказывать другое, – сообщил Развияр медленно. – Он не знает… мы с ним познакомились совсем недавно.
Допросчик удовлетворенно кивнул:
– Значит, ты признаешь,
Развияр молчал. Писарь поднял голову и снова вздохнул – длинно, душераздирающе, так что ветер прошелся по камере.
– Если ты солгал тогда, как я могу знать, что сейчас ты говоришь правду? – допросчик прищурился. – Может, ты шпион гекса в Империи? Они специально отыскали полукровку? Специально нос тебе сломали, морду на солнышке поджарили, чтобы чернее был? И зверуина приставили, чтобы ты и сам сошел за нагорского всадника… Ловко, да. И ведь сколько застав ты прошел – никто не пригляделся. Забывать стали гекса в Империи, а есть такие, что и вовсе о вас не слышали.
– Да кто такие эти гекса, – спросил Развияр, вдруг разозлившись, – что могут в Империю засылать шпиона? Чем они могут грозить Императору?
Писарь кивнул, потормошил жучка, чтобы лучше шли чернила, и застрочил дальше. Перо еле слышно царапало писчую древесную кору.
Допросчик странно улыбнулся:
– Ишь ты, как заговорил… Императору никто из живущих грозить не может. Но Шуу, проклятая тварь, не упускает случая подзадорить мятеж на границе, волнение в провинции, злой замысел против добрых граждан. И не зря в нашем спокойном городе появляются с ложью на устах гекса-полукровка и зверуин без всадника, а ведь известно, что нагоры своих четвероногих в могилу к братьям кладут. Или тебе неизвестно?
Развияр хотел ответить выдержкой из «Хроник зверуинов», но вовремя придержал язык.
– Известно, – сказал он через силу. – Но мы ведь на землях Империи, что нам законы диких окраинных племен?
Писарь еще раз потормошил жучка. Допросчик кинул на него мимолетный взгляд.
– А я, – у Развияра вдруг сел голос, – почти никогда не вру. Я в самом деле его брат… Названный. Я его от смерти спас. Он меня. Вот и все наши злые замыслы.
На другое утро городской суд вынес приговор – пять дней каторги за ложь на заставе при въезде в город. «Каторгой» называлась любая работа на пользу городскому хозяйству. Лукса увели крутить какой-то ворот, Развияра посадили в душной комнатенке переписывать протоколы допросов.
Через несколько часов однорукий, которого звали начальник Шито, зашел удостовериться в его прилежании и увидел, что каракули лысого писаря с точностью до кляксы и помарочки перенесены с белого свитка коры на листы бумаги. Более того – переписчик скопировал даже темные отметины на коре и следы жучков-древоточцев.
– Да ты…
Однорукий захлебнулся от ярости. Скомкал начатый Развияром лист, швырнул ему в лицо:
– Издеваешься?!
Развияр оторопел. Он привык, что сделанная им работа вызывает у всякого новичка изумление и восторг.
– Ты переписчик? – сквозь зубы спросил Шито, чуть успокоившись. – Почему не сделал красиво? Почему не написал разборчиво, я тебя зачем здесь посадил?!
– Я умею только копировать, – с удивлением признался Развияр. – Я… так вижу. Что вижу – переношу на бумагу.
Вечером того же дня он уже крутил ворот на пару с Луксом – механический подъемник доставлял на высоченную городскую стену камни и раствор для нового строительства, воду для дозорных и стальные части каких-то оборонительных механизмов.