Медный король
Шрифт:
Все повторилось. Ушан выстрелил, чучело, отягощенное набитыми в чрево камнями, полетело и упало на лед. Арбалетчики напряглись, замерли копейщики, а чучело ползло по льду, то подбираясь к берегу, то останавливаясь, и предводитель шепотом командовал:
– Придержи… Пошел. Придержи… Пошел. Придержи!
И опять ничего не случилось. Чучело выбралось на береговую кромку и зацепилось за камень. Ушан все дергал и дергал веревку, но чучело застряло, и камень не желал отпускать. Предводитель заругался.
– Всеед ее кишку! Ах ты… Да что же ты за сопля, вытащить
Арбалетчики переглядывались, кто-то нервно посмеивался. Лукс, стоявший ближе всех к берегу, небрежно поднял свое копье и двинулся к чучелу, явно намереваясь сдвинуть его с мертвой точки.
– А может, она сдо… – начал молодой артельщик.
В этот момент лед взорвался, разлетаясь белыми осколками. В нескольких шагах от Лукса, у самого берега взвилось из воды белое, с огромной головой, с разинутой пастью чудовище.
Развияр будто вмерз в холодный воздух. В мыслях десять раз рванулся, преодолел разделявшее их расстояние, подскочил к этому дураку с небрежно вскинутым копьем…
Закричали люди далеко позади – зрители. Тонкими голосами завопили женщины. Предводитель не то завыл, не то заругался, молодой артельщик завизжал, а Лукс, не размахиваясь, всадил свое копье в глубину разверзнутой пасти над своей головой, и тут же скользнул в сторону, а там, где он только что стоял, вонзились в ледяную корку зубы…
И только тогда полетели стрелы, копья и один иззубренный гарпун, кинутый предводителем.
Когда Смерть вытащили на берег, любопытных пришлось отгонять чуть ли не палками. Развияр не стал смотреть – отошел подальше, сел прямо на промерзшую землю и обнял плечи руками, невольно подражая Луксу.
Зверуин подошел не сразу. Он переживал миг славы – предводитель, поначалу отвесив Луксу затрещину, сразу же после этого торжественно сообщил, что такой умелый и удачливый охотник должен, конечно, остаться в его артели. Прочие, пережив неприятную минуту, шумно радовались, хлопали Лукса по шерстистым бокам и предлагали сегодня же выпить.
Но, когда с радостью было покончено и артельщики занялись разделкой туши, Лукс все-таки подошел к одиноко сидящему Развияру.
– Ну, ты чего?
– Ничего, – Развияр закинул руки за голову.
– Вот это, по крайней мере, похоже на мужскую работу, – Лукс потянулся. – Вьюки таскать я им больше не буду.
– Не таскай.
– Ну, что ты такой кислый? Ревнуешь?
Освободившаяся вода в Старике темнела, покачивались плавучие белые островки.
– Ты видел, какая тварь? – тоном ниже спросил Лукс.
– Видел.
Смерть еще подрагивала на мерзлой земле – угловатая туша была опутана, как венами, пульсирующими трубками. Артельщики, вооруженные ножами, выдаивали в приготовленные фляги густую светящуюся жидкость. Тяжелый едкий запах поднимался над берегом, а ветер, как назло, стих. Развияр часто сглатывал.
– Наши-то перекупщикам светила продают, а те везут прямо в Столицу, – сказал Лукс, и Развияр отметил, как тот назвал артельщиков: «наши». – Вот если бы самим до Столицы добраться и продать какому-нибудь магу…
– Было
Он ушел на рассвете – зимой светало поздно. Переночевал на постоялом дворе, выложил за ночлег едва ли не последние деньги, и ушел. Ночной ветер сдул снег с дороги, идти по твердой глине было легко, а дорожный указатель не давал ошибиться: Развияр по-прежнему шел на юго-запад, к побережью.
Зачем он туда шел?
Ему хотелось сесть на обочину, но было холодно, и он продолжал шагать. Никогда в сознательной жизни Развияр не стремился к чему-либо – он либо убегал от чего-то, либо просто жил, как дерево, радуясь дождю, а в солнечную погоду отбрасывая тень. И вот теперь он осознал, как никогда, бесполезность любых усилий; надо бы повернуться и пойти назад. Надо добраться до центра Империи, а если повезет – до Столицы, и найти себе наконец-то место переписчика. Вступить в гильдию, носить перо за ухом, как когда-то хозяин Агль. А может быть, удастся разыскать самого Агля – почему нет? Переписчик – фигура приметная. Пусть имущественное право хозяин потерял, сбросив раба за борт «Крыламы» – он будет счастлив заполучить Развияра в подмастерья. А Развияру все равно придется с кем-то делиться прибылью от новых копий, так почему не со старым хозяином, когда-то который был к нему добр?!
Он тонул в этих мыслях, как в дурном сне.
Иначе – что? Всю жизнь драить котлы в харчевнях? Ему приходилось командовать людьми и огневухами, убивать, щадить, спасать. Может быть, властелин сделал бы его своим наследником, и Развияр состарился бы в каменном замке с мертвецом в подземелье, ни в чем не нуждаясь, посылая стражников охотиться и убивать, вызывая к себе в покои женщин – всякий раз новых… А теперь он бродяга, оборванец, «младший гражданин» без права носить на поясе даже перочинный ножик. Лукс прав: теперешняя жизнь Развияра достойна раба, он снова возвратился в рабское состояние, но рабов хотя бы кормят…
Развияр подумал о Луксе, и ему стало еще хуже. Что понимает зверуин – молокосос, чужак, – в законах незнакомого ему мира? Это не «матушке Воф» поклоняться, которая забеременела от водопада. Он думает, артельщики ему будут шкуру вычесывать серебряными гребешками. «Не буду больше вьюки таскать»… Куда он денется, дуралей, навьючат его, уговорят или заставят. И будет он бродить с артелью и ночевать в вонючей палатке, и таскать ее на спине, пока однажды какая-нибудь Смерть не откусит его лохматую голову…
Развияр остановился. Выходя из селения, он твердо знал, что Лукс просто нашел себе новых, лучших всадников. Теперь у него заболело сердце: он представил, как безголовый Лукс лежит на берегу, а рядом артельщики преспокойно выкачивают светила из туши дохлой Смерти. Несчастный сын проклятых нагоров; может быть, Утро-Без-Промаха знал и его судьбу тоже. Он знал судьбу всех своих соплеменников, вернее, он строил эту судьбу, когда готовил свое проклятье. Может быть, он знал, что Развияр бросит Лукса, когда тот сделается обузой.