Медный кувшин
Шрифт:
— И я должен был бы укротить весь зверинец? Нет, сударь, я не пошел бы далее льва!
— Я помог тебе совершать такие же превращения, — сказал джинн, — так что ты мог бы победить его. Я горю желанием испепелить моего врага.
— Гораздо вероятнее, что вам пришлось бы смести в кучку мою золу, — сказал Гораций, который был убежден, что джинн всегда осрамится, во что бы ни вмешался, — и если вы так жаждете уничтожить Джарджариса, то почему бы вам самому не вызвать его на поединок в тихом месте, в пустыне, и не покончить с ним? Это вам гораздо сподручнее, чем мне. — Он не терял
— Это было бы бесполезно, — сказал джинн, — так как от века суждено Джарджарису погибнуть только от руки смертного, и я убежден, что ты именно призван к этому, так как ты силен и смел, кроме того, предопределено, что Бидия выйдет замуж за сына людского племени.
— Тогда, — сказал Гораций, чувствуя, что этот способ защиты приходится оставить, — тогда одно препятствие отпадает. Но даже если Джарджарис должен отступить в мою пользу, я все же отказываюсь стать супругом джшшьи, которую никогда не видал и которую не люблю.
— Ты слыхал о ее несравненной красоте, и поистине ухо может плениться прежде ока.
— Может быть, — ответил Гораций, — но из моих ушей не пленилось ни одно.
— Твои возражения неосновательны, — сказал Факраш, — и если у тебя нет более веских…
— Постойте, — сказал Вентимор, — я их имею. Вы твердите, будто стараетесь вознаградить ничтожную услугу, которую я вам оказал, хотя до сих пор, согласитесь, вы не достигли успеха. Но оставим прошлое, — продолжал он с внезапной сухостью в горле, — и прошу вас подумать о счастье, возможном в подобном браке; я боюсь, что вы не слушаете меня… — оборвал он, заметив, что глаза Факраша затягиваются пленкой, как у птиц.
— Продолжай, — сказал Факраш, на секунду открывая глаза, — я слушаю тебя.
— Мне кажется, — пролепетал Гораций бессвязно, — за время вашего пребывания в бутылке вы, наверное, забыли все, что знали о природе женщин. Да, вы забыли!
— Такое знание не забывается, — сказал джинн, вполне по-человечески возмутившись этим предположением. — Твои слова мне кажутся лишенными смысла. Истолкуй их, прошу тебя.
— Неужели, — объяснил Гораций, — вы допускаете, что ваша юная и прелестная родственница, — бессмертная и гордая, как свойственно дьяволам, — будет довольна вашим предложением отдать свою руку незначительному и неудачливому лондонскому архитектору? Она отвернет свой острый точеный нос при одной мысли о такой неравной партии!
— Отличное положение доставляется богатством, — заметил джинн.
— Но я не богат и уже отклонил все ваши богатства, — сказал Гораций. — И что еще важнее: я совершенно и безнадежно неизвестен. Если бы у вас было хоть немного сообразительности — чего, я думаю, у вас нет, — вы бы поняли бессмысленность предположения соединить блестящее эфирное сверхчеловеческое существо с обыденным профессиональным ничтожеством в утреннем сюртуке и высокой шляпе. Это поистине слишком смешно!
— То, что ты сейчас сказал, не лишено мудрости, — сказал Факраш, для которого эта точка зрения, очевидно, была нова. — Разве ты, в самом деле, так уж совершенно неизвестен?
— Неизвестен? — повторил Гораций. — Еще бы! Я — просто незначительная единица в населении колоссальнейшего из городов на земле, и даже скорее не единица, а нуль, а вы не понимаете, что человек, который был бы достоин вашей необыкновенной родственницы, должен быть знаменитостью. А таких здесь достаточно!
— Что ты разумеешь под знаменитостью? — спросил Факраш, попадая в ловушку скорее, чем Гораций мог надеяться.
— О, это — выдающаяся личность, чье имя у всех на устах, кого почитают и восхваляют все сограждане. Ну, вот, на такого человека никакая джиннья не может взглянуть свысока.
— Понимаю, — задумчиво сказал Факраш. — Да, я готов был совершить необдуманный поступок. Как ныне люди чествуют таких замечательных мужей?
— Их обыкновенно закармливают, — сказал Гораций. — Высший почет, которым герой может пользоваться в Лондоне, состоит в получении почетного гражданства, которое дается в исключительных случаях и за важные заслуги. Конечно, есть еще иного рода знаменитости, что вы увидите, если просмотрите газеты.
— Я не могу поверить, чтобы ты, столь благообразный и даровитый юноша, мог быть так неизвестен, как ты мне изобразил.
— Почтеннейший! Любой из цветков, распустившихся в пустыне вдали от взоров людских, или из перлов, сокрытых в недрах океана и столь чудесно описанных одним из наших поэтов, могли бы дать мне несколько очков вперед и побить меня в смысле знаменитости. Да вот предлагаю вам сделать опыт. Тут у нас, в Лондоне, более пяти миллионов жителей. Если вы, выйдя на улицу, спросите у пятисот первых встречных, знают ли они меня, то готов держать пари на… ну, положим, на новую шляпу… что не найдется и полдюжины хотя бы слышавших о моем существовании. Попробуйте-ка пойти и проверить сами!
К его удивлению и удовольствию, джинн принял это предложение серьезно.
— Сейчас пойду и стану узнавать, — сказал он, — ибо желаю просветить себя касательно твоих утверждений. Но помни, — добавил он, — что если и потом я потребую от тебя вступления в брак с несравненной Бидией-эль-Джемаль, а ты откажешь мне в повиновении, то этим навлечьешь погибель не на собственную главу, но на тех, кого ты наиболее желаешь защитить.
— Да, это уже было сказано, — резко сказал Гораций. — Добрый вечер!
Но Факраша уж и след простыл. Несмотря на все пережитое Вентимором и ожидаемое им в грозном будущем, на него напал судорожный хохот при мысли о вероятных ответах, какие получит джинн на свои расспросы. «Боюсь, что он не будет восхищен вежливостью лондонской толпы, — подумал он, — зато, во всяком случае, вынесет убеждение, что я ничуть не знаменит среди моих сограждан. Тогда он откажется от своего идиотского сватовства. А впрочем, кто его знает? Это такой упорный старый дуралей, что, пожалуй, и тут не отстанет! И оглянуться не успею, как на шее у меня очутится супруга-джиннья, старше меня на несколько столетий… Ах, нет, забыл, ведь сначала надо отшить ревнивого Джарджариса. Что-то такое помню о поединке с превращениями из „Тысячи и одной ночи“. Разве взглянуть, чтобы иметь понятие о том, что может меня ожидать!