Медовый месяц: Рассказы
Шрифт:
Посмотрев вниз, я увидела Барона из древнего рода, а у него в руках саквояж и зонтик. Неужели мне померещилось? Или нет? Он предлагал мне укрыться под его зонтиком… Вела я себя на редкость прилично, была немного робкой и в высшей степени почтительной. Вместе мы одолевали грязный дождевой поток.
Было что-то трогательно интимное в том, как мы с Бароном делили его зонтик.
Надо идти в ногу, а это все равно что смахнуть пылинку с мужского пальто, — смело, наивно.
Мне очень хотелось узнать, почему Барон сидит в одиночестве, почему носит с собой саквояж и что делает целыми днями. Но,
— Боюсь, вещи намокнут. Я всегда держу их при себе в этом саквояже — в сущности, человеку совсем мало надо — а слугам доверять нельзя.
— Мудрая мысль, — отозвалась я. — А почему вы отказываете нам в удовольствии?..
— Я сижу один за столиком, чтобы не ограничивать себя в еде, — ответил Барон, вглядываясь в сумерки. — У меня требовательный желудок. Приходится заказывать двойные порции, вот и не хочу ловить на себе чужие взгляды.
Это звучало вполне по-баронски.
— А чем вы занимаетесь целый день?
— Перевариваю пищу в своей комнате, проговорил Барон, недвусмысленно кладя конец беседе и, верно, раскаиваясь в том, что предложил мне свой зонтик.
Когда мы пришли в пансион, там едва не начался открытый мятеж.
Я бегом одолела лестницу и с площадки громко поблагодарила Барона.
— Всегда рад, — отчетливо произнес он.
Со стороны герра Оберлерера было очень любезно прислать мне тем же вечером цветы, а фрау Оберрегейрангшрат попросила у меня выкройку детской шапочки!
На другой день Барон уехал.
Sic transit gloria German mundi [44] .
Сестра баронессы
перевод Л. Володарской
— Сегодня приезжают еще две гостьи, — сообщил управляющий пансионом, отодвигая для меня стул. — Только что получил письмо, в котором меня ставят об этом в известность. Баронесса фон Галь посылает к нам свою дочь — бедная девочка глухая — для прохождения лечебного курса. Она будет жить у нас месяц, а потом прибудет сама Баронесса.
44
Так проходит слава Германского мира (парафраз латинского крылатого выражения) (лат.).
— Баронесса фон Галь, — воскликнула фрау Докторша, как будто учуяв аристократическое имя еще за порогом комнаты. — Она приезжает. В «Sport and Salon» на прошлой неделе была ее фотография. Она принята при дворе. Мне говорили, что супруга кайзера говорит ей «du» [45] . Правда, чудесно? Пожалуй, я последую совету доктора и останусь тут еще на шесть недель. Нет ничего лучше детского общества.
— Девочка глухая, — словно извиняясь, проговорил управляющий.
45
Ты (нем.).
— Ах,
Теперь каждого постояльца, входившего в комнату, немедленно посвящали в предстоящую радость.
— Баронесса фон Галь посылает к нам свою дочь, а через месяц приедет сама.
Завтрак с кофе и рогаликами превратился в настоящую оргию. Мы наслаждались от души. Анекдоты о Высокорожденных лились нескончаемым потоком, из которого мы, подслащивая его, пили; и еще объедались связанными с ними скандалами, щедро сдабривая их маслом.
— Для них предназначена комната рядом с вашей, — обратился ко мне управляющий. — Надеюсь, вы разрешите взять портрет супруги кайзера Елизаветы, который висит у вас над кроватью, чтобы мы могли повесить его у них над софой.
— Это, в общем-то, наше, домашнее… — Фрау Оберрегейрангшрат похлопала меня по руке. — Вам ведь наверняка все равно.
Я ощутила легкий укол. Не то чтобы мне было жаль расстаться с изображением синего бархатного бюста и бриллиантов, меня задел ее тон — выдворявший меня за пределы ее круга — выжигавший на мне клеймо иностранки.
Весь день прошел в более или менее обоснованных предположениях всякого рода. Было решено, что из-за жары не стоит днем выходить на улицу, а лучше полежать и собраться с силами перед тем, как нам подадут кофе. К дверям подъехал экипаж. Из него вышла высокая девушка и пошла к дому, держа за руку девочку. Когда они вошли в холл, их уже ждали и повели наверх. Через десять минут обе спустились, чтобы расписаться в книге гостей. На девушке было черное облегающее платье, у ворота и на запястьях отделанное белыми оборками. Каштановые волосы, заплетенные в косы, украшал черный бант; еще она была необычайно бледной, и на левой щеке у нее чернела маленькая родинка.
— Я — сестра баронессы фон Галь, — представилась она, пробуя перо на промокательной бумаге и недовольно улыбаясь нам.
Даже для самых пресыщенных из нас это были волнующие мгновения. Две баронессы за два месяца! Управляющий немедленно исчез, чтобы вернуться с новым пером.
На мой плебейский взгляд несчастный ребенок был на редкость непривлекательным — ее словно постоянно умывали синим мылом, да и волосы напоминали серую шерсть. На ней был детский передник, до того накрахмаленный, что она могла смотреть на нас лишь поверх сборчатого воротника, — передник как социальный барьер и, наверное, не стоило ждать от тетки столь благородного происхождения, что она будет заниматься ушами своей племянницы. Тем не менее, глухая племянница с немытыми ушами произвела на меня самое гнетущее впечатление.
Тетушку с племянницей усадили во главе стола. Несколько мгновений мы растерянно переглядывались. Первой опомнилась фрау Оберрегейрангшрат.
— Надеюсь, вас не очень утомила поездка?
— Нет, — ответила сестра Баронессы, улыбаясь в свою чашку.
— Надеюсь, милое дитя тоже не очень утомилось? — спросила фрау Докторша.
— Не утомилось.
— Надеюсь, путешествие не помешает вам сегодня заснуть? — почтительно присоединился к ним герр Оберлерер.
— Нет.
Поэт из Мюнхена не сводил глаз с обеих гостий. И, пока его душа рвалась им навстречу, кофе из чашки беспрепятственно лился на галстук.