Медуза
Шрифт:
Вот вам история – и История. Два смысла одного и того же слова слились воедино в его голове. Дзен принадлежал к поколению, не знавшему войны, но, как всякому итальянцу, ему прямо или косвенно доводилось сталкиваться и с Историей, и с бесконечным количеством сопутствовавших ей историй, реальных и вымышленных. Обычно они представали в форме официальных дел, которые ему было поручено расследовать или помочь расследовать, или – циничней – помешать расследовать. Сколько их было? Если, конечно, как кое-кто выражался, все они не были одной и той же историей, автора и финала которой никто никогда не узнает.
Разумеется, последнее дополнение к списку не сулит успеха, даже если не принимать во внимание, что работать приходится практически в чужой стране. Когда фашисты Муссолини пришли к власти после Первой мировой войны, сыграв на внутренних противоречиях бесплодной победы предыдущего режима, они проводили крайне жесткую политику в провинции, получившей новое название Альто Адидже: запрещали говорить по-немецки, поощряли внутреннюю иммиграцию из Сицилии и южных областей полуострова и откровенно вынуждали австрийское население перебираться через перевал Бреннеро и больше не возвращаться.
Не удивительно, что в этих краях по сей день сохранилась неприязнь к итальянцам. С тех пор как провинции была пожалована автономия, неприязнь открыто обнаруживала себя на бытовом уровне, против нее-то и взбрыкнул Бруно в горном баре. Но раньше, в семидесятых, когда Дзен проходил свой «испытательный срок» – обязательную для всех молодых полицейских службу либо на Сицилии, либо на Сардинии, либо в Альто Адидже, трех самых горячих и опасных точках страны, – ему довелось побывать на острие борьбы с сепаратизмом, использовавшим террористические методы. Теперь, правда, все террористы ушли на покой и занялись писанием мемуаров, а местные жители прекрасно чувствовали себя, номинально имея статус граждан Италии, но фактически во всех действительно важных сферах жизни пользуясь полным самоуправлением. Они могли по-прежнему афишировать свое культурное и языковое многообразие, но в критических ситуациях предпочитали иметь дело с далеким и равнодушным правительством в Риме, лишь бы не оказаться под каблуком у своих северных соплеменников и жить строго по букве закона.
Разумеется, Вернер Хаберль, ассистент больницы в Больцано, с которым беседовал Дзен, не выказал ни малейших признаков неприязни. Напротив, он вел себя с чисто городской непринужденностью и легкой снисходительностью, словно Дзен был приехавшим по обмену способным студентом из какой-нибудь развивающейся страны вроде Эфиопии. Труп, найденный в заброшенной штольне? Да, запоминающийся случай, даже безотносительно к ночному рейду карабинеров, во время которого они без объяснений сгребли и унесли все, что имело к этому случаю отношение. Не каждый день к тебе на стол попадает частично мумифицированное неопознанное тело, срок смерти которого с трудом поддается определению. Последний раз такое случилось, когда в Альпах – метрах в ста за австрийской границей, как впоследствии выяснилось, – нашли покойника, пролежавшего там с ледникового периода. Но Итци, как его назвали, тоже пробыл здесь недолго – в дело вмешалась политика.
Да, он присутствовал при вскрытии. Все набежали – персонал, студенты, даже какие-то посторонние. Случай-то уникальный – не то что ваши заурядные автокатастрофы, передозировки, самоубийства и инфаркты. Все столпились вокруг стола, пока профессор производил аутопсию, объясняя свои действия и находки окружающим и ведя магнитофонную запись, расшифровка которой впоследствии должна была лечь в основу официального заключения. Ее, конечно, тоже забрали карабинеры вместе со всем остальным. Они явились в четыре часа утра. Их было десять человек на двух джипах плюс передвижная военная амбулатория, в которую погрузили труп и все, что с него сняли. Мы, конечно, протестовали, но куда там!
Почуяв брешь, Дзен немедленно в нее протиснулся.
– С нами они тоже вели себя очень надменно. Мы запросили акт вскрытия – рутинная процедура, акт нужен для правильного составления отчета, – но получили категорический отказ. Они даже не потрудились для приличия придумать объяснение! По непонятной причине они считают, что это дело принадлежит им. Мне бы чертовски хотелось доказать, что они ошибаются, поэтому, если вы можете мне чем-нибудь помочь, я был бы вам чрезвычайно признателен. Например, какова причина смерти?
– Определенно сказать нельзя. На теле были множественные рваные раны и ссадины, что не удивительно, учитывая обстоятельства, но степень его разложения не позволила в ходе предварительного осмотра сделать безоговорочные выводы. Мы как раз собирались пригласить судмедэкспертов для дальнейших исследований, однако тут-то и случился Aktion [14] .
– А что насчет опознания?
– Опять же неопределенно. Лицо сильно повреждено, но идентификация по зубам могла бы дать результат – если бы нам позволили ее провести.
14
Открытое выступление, кампания (нем.).
– А одежда?
Вернер Хаберль кивнул.
– Это, пожалуй, самое интересное. Заметьте, это не была военная форма. Факт немаловажный. Поскольку сухой холодный воздух в тех туннелях препятствует гниению, первой мыслью, естественно, было, что это один из наших павших героев. Или, точнее, – ваших.
– Значит, труп пролежал там довольно долго?
– Исходя из состояния мышц и внутренних органов, патологоанатом приблизительно оценил время, прошедшее с момента смерти, в двадцать лет, но допускает, что оно может быть и гораздо больше. Однако этот человек не жертва войны. Его одежда была сделана из синтетического волокна, имела более современный покрой, определенно не относящийся к периоду Первой мировой, и состояла только из брюк, рубашки, белья и носков. Ни обуви, ни куртки. Более того, все ярлыки с одежды были срезаны, и ни в карманах, ни рядом с трупом не найдено никаких личных вещей.
– Иными словами…
– Иными словами, мы, очевидно, имеем дело со следующим сценарием: молодой человек – патологоанатом определил его возраст в момент смерти примерно между двадцатью и двадцатью пятью годами – вошел в туннель один, в легкой летней одежде без каких-либо товарных ярлыков, без обуви и разбился насмерть вследствие падения.
– Вы не заметили никакой отметины на его правой руке?
– На теле было множество поверхностных повреждений. Труп, как я уже сказал, находился в очень плохом состоянии.
– Нет, я имею в виду искусственные отметины. Например, татуировку.
Хаберль задумался.
– Теперь, когда вы спросили, я припоминаю, что было нечто в этом роде. Мы не обратили внимания на такую незначительную деталь при предварительном осмотре, но ее, конечно, можно будет увидеть на видеозаписи вскрытия.
– А где эта видеозапись?
Вместо ответа Вернер Хаберль обреченно вздохнул и закатил глаза.
– Очень интересно, – сказал Дзен, кладя на стол свою визитную карточку. – Здесь номер моего телефона – на случай, если вы припомните что-нибудь еще или если события получат дальнейшее развитие.