Медвежатник фарта не упустит
Шрифт:
— Ну, как ты? — спросила Лизавету женщина, погладив ее плечо. — Чего эти изверги с тобой там сотворили?
Вместо ответа Лизавета натужно улыбнулась и спросила:
— Как вас зовут?
Женщина потрогала лоб Елизаветы, тревожно нахмурилась:
— Жар у тебя девка… Лизкой меня зовут, Елизаветой то есть.
Лиза улыбнулась снова.
— Здорово, и меня зовут Елизаветой.
— Да ну? — удивилась женщина. — Значит, мы тезки?
— Тезки… Спасибо.
— За что? — снова удивилась женщина.
— Ну, за заботу. За одеяло вот…
— Пустое, — отмахнулась женщина. — Чай, не звери, как эти, — кивнула она в сторону двери.
Допросы начались в девять утра, с перезвоном колоколов к обедне.
Вызывали по одному: Набоков, Манасеин, Крупеников… Никто из них в подвал не воротился; два револьверных выстрела на каждого ставили точку в их земном пребывании.
— Второй раз они в голову стреляют, для верности, — сказал злой мужской голос. — Контрольный выстрел называется.
Заскрежетал засов, в приоткрывшуюся дверь просунулась приплюснутая кудлатая голова:
— Баранов, выходи!
— Не пойду, — ответил старикан, что ругался матом.
— Почему? — опешил надзиратель.
— А не хочу. Мне и здесь хорошо.
— А ну, выходь, кому говорю.
— А пошел ты на хер.
Двое в гимназических тужурках захлопали в ладоши. Надзиратель зло зыркнул на них и закрыл дверь.
Со стороны Волги послышался гул. Затем явственно раздались взрывы и артиллерийская канонада.
— Это Народная армия идет, — сказал старикан, подойдя к крохотному оконцу. — Полковник Каппель.
— Говорили же, что чехословаки? — подал голос один из гимназистов.
— И чехословаки тоже идут, — согласился Баранов. — Скоро Казань будет наша.
— Дожить бы, — сказала женщина-тезка.
К полудню стала слышна и ружейная пальба. Охранники теперь врывались в камеру группами, выдергивали нужного им человека и уводили с собой.
Первым увели старика Баранова. Он сопротивлялся, и его уложили на пол ударом приклада в голову, а затем волоком вытащили из подвала.
Дошла очередь и до Лизаветы.
— Родионова! — заорал приплюснутый, выискивая взглядом Лизу.
Увидев ее, он с еще одним таким же красавцем пошел к ней, расчищая дорогу носком тяжелого армейского ботинка.
— Вставай, — подойдя к Лизавете, рявкнул он.
— Она больна, оставьте ее, — заступилась женщина-тезка.
— А ты молчи, и до тебя очередь дойдет, — тупо поглядев на женщину, сказал приплюснутый.
Носком ботинка он пнул Лизавету под ребра.
— А ну, вставай.
Лиза медленно стала приподниматься на локтях.
— Ну, ты, морда нерусская, — заслоняя собой Лизавету почти зашипела женщина. — Тебе же говорят, она больна.
Приплюснутый вперился бешеным взглядом в женщину. И тут в подвал вбежал еще один охранник.
— Иоаким, Янис, скорее! — залопотал он, переведя дух. — Все уже уехали. Пришел последний грузовик, больше не будет. Еще минута, и они уедут без нас. Чехи уже в городе!
Иоаким раздумывал недолго. Бросив напоследок какое-то ругательство на латышском языке, он исчез за дверью. Следом за ним выскочил Янис. Двери подвала захлопнулись, лязгнул засов, и все затихло.
С час все сидели молча. Потом к одному из окон подвала подошли двое в гимназических тужурках, умело высадили стекло, и один из них, взобравшись на спину другого, просунул в проем голову.
— Ну, что там? — спросили его.
— А не видать никого, — ответил он, вертя головой. — Нет никого, — повторил парень, спрыгнув со спины товарища. — Ушли все.
Попробовали было высадить дверь. Безрезультатно.
Тогда женщина, опекавшая Лизавету, вспомнила:
— А где мальчонка-то, кучеренок?
Его нашли, зарывшегося в солому и крепко спящего со страха.
Успокоили, сказали, что надо делать. Потом один из бывших гимназистов посадил его на плечи и поднял к оконному проему. Кучеренок просунул в проем голову, руку, плечо, извернулся ужиком и, сверкнув голыми пятками, исчез.
Ждали недолго. Через минуту взвизгнул отворяемый засов, и дверь подвала отворилась. Около четырех десятков человек горохом сыпанули в проем, и подвал мигом опустел.
— Идти сможешь? — спросила Лизавету женщина-тезка.
Лиза пожала плечами и стала молча подниматься. Голова закружилась, в глазах замелькали радужные всполохи.
— Давай, девка, держись, — подставляя Лизавете плечо и обхватив ее за талию, сказала женщина. — Я тут недалеко живу, на Подлужной. Как-нибудь доберемся.
Дюжину ступеней они взяли в два приема. Поднявшись, перевели дух и потопали в обнимку по пустынным улицам. На Большой Красной улице, около бывшего Родионовского института благородных девиц, навстречу им попался чешский патруль. Объяснялись по-русски. Женщина-тезка сказала, что они идут из тюрьмы ЧК, и патрульные, сочувственно извинившись, что не могут им помочь, пошли дальше.
Последнее, что помнила Лизавета, как она пила чай с малиновым вареньем, а потом рухнула на большую широкую кровать с мягкой периной.
Глава 19. ЗАКРОЙ ЛАВОЧКУ
— Все, хватит, рассвело уже. Уходим, мужики.
Савелий обернулся к старику-хранителю и сказал:
— Закрывай, дед, свою лавочку.
— Что?
— Лавочку свою закрывай, говорю, — повторил уже громче хранителю Родионов.
— Защим? — спросил Мамай, хватая еще один ящик с клеймом государственного казначейства Российской империи и определяя его на крутое плечо.