Медвежатник фарта не упустит
Шрифт:
— Я беру десять делянок! — воскликнул вдруг Живоглотов. — Нет, дюжину!
— А я беру пятьдесят, — срывающимся голосом произнес Ной Нахманович и в ответ на вопросительный взгляд Демченко добавил извиняющимся тоном: — У меня родственников шибко много.
Все сделки на аренду земли были заключены самым наизаконнейшим образом у нотариуса Фриделя Шварценмахера. При нем же каждым из арендаторов были переданы доверенному лицу господина землевладельца Сукина Аркадию Степановичу Демченко деньги, всего двенадцать тысяч рублей, по сто двадцать рублей за участок. Двенадцать делянок, вытянутые по жребию под разными
Пятьдесят участков достались Пфаферлингу и его родственникам: двадцать взял он сам, и по десять досталось владельцу магазина «Дрезден» на Гостином дворе Шмуэлю Ватману, торговцу колониальным товаром, а заодно топорами, зубилами, ломами и фомками Арону Оберману и домовладельцу Самуэлю Майзельсу. Также десять делянок заарендовал владелец магазина велосипедов Фима Остерман.
Пять участков взял часовых дел мастер Янкель Кац, и пять на двоих домовладелец Беркут-Соколовский и женщина-врач Надель-Пружанская. Четыре делянки арендовал мебельщик Карл Мальмберг, и по одному участку досталось «интернациональной артистке», певице Панаевского театра Кларе Грэк, Срулику и Яцеку. Одиннадцать делянок прикупил в аренду Херувимов, истратив на сию акцию все свои сбережения.
Старик Кушнер не взял ни одной.
Поначалу на раскопки ежедневно приходил интересоваться находками Аркадий Степанович. И в земле находили то позеленевшую серебряную пряжку от сабельной перевязи, а то и потускневшую нитку мелкого жемчуга.
Потом, сказавшись, что он едет на доклад о работах к хозяину в Нижний Новгород, Аркадий Степанович пропал и более на раскопках уже не появлялся. С его исчезновением перестали появляться и находки.
Первым, уже в начале августа, бросил работы купец Живоглотов.
— Обманули нас, слышь, Ной. Вокруг пальца обвели! Но как лихо. Тьфу ты. Я из-за этого дутого кладу на ярманку в Нижний не поехал. А может, еще успею. Как думаешь, Ной?
Он быстро собрался, рассчитал копарей и уехал, только его и видели.
Однако «бригада Пфаферлинга» во главе с Ноем Нахмановичем продолжала копательные работы, веря в успех, вернее, не желая верить в поражение, а точнее, в то, что их облапошили и провели, как неразумных детей, — в «бригаде» Пфаферлинга были сплошь неглупые люди, могущие «развести» кого угодно и на что угодно.
А сколько было потрачено на рабочих-копарей! Сердце обливалось кровью, когда Ной Нахманович брал в руки памятную книжку и, внося в нее очередные расходы, выводил их общую сумму.
Когда заплакал в голос Яцек, поняв, что у него не осталось денег не только содержать семью, но и на обратный билет в Москву; когда «интернациональная артистка» Клара Грэк представила Пфаферлингу счет потерь, которые, как говорила певичка, она понесла по его вине, пропустив около полутора десятков своих концертов в Театре Панаева, а женщина-врач Надель-Пружанская, бывавшая на раскопках лишь наездами, перестала с ним здороваться, Ной Нахманович не выдержал и отправился вместе с также прекратившим работы Херувимовым в Нижний Новгород.
Усадьба Сукиных находилась на Рождественской, одной из самых престижных улиц города. Ной Нахманович и Херувимов немного постояли у воротной арки, затем надворный советник нажал кнопку электрического звонка.
Не открывали долго. Затем из глубины усадьбы послышались шаркающие шаги, громыхнул тяжелый засов, и в проеме показалось старушечье лицо.
— Чево вам, касатики? — спросило лицо, моргая выцветшими глазами.
— Нам бы с Григорием Ивановичем увидеться, — ответил Херувимов, стараясь поймать взгляд старухи, смотревшей почему-то ему в грудь.
— А барина нету-у, — протянула старуха и сделала попытку закрыть калитку.
— Погодите, погодите, — заторопился Ной Нахманович и придержал дверь. — А где он?
— Оне за границей, на излечении, — ответила старуха и снова попыталась закрыть калитку.
— Погодите же! — не давая старой и, очевидно, слепой карге закрыть дверь, взмолился Пфаферлинг. — Как долго он уже за границей?
— Да года три, поди, — раздумчиво ответила старуха. — Али четыре…
Ной Нахманович все понял. Правда, когда на раскопках перестал показываться Демченко, в голову закрадывались мысли: а не ловкая ли это афера — предприятие с кладами речных пиратов? Но он старался гнать прочь все сомнения, да и Аркадий Степанович совсем не походил на мошенника и проходимца…
— А… господин Демченко, он дома? — осторожно спросил Херувимов.
— Дома-а, где же им быть-то, — ответила старуха. — При детях оне.
— А с ним нам можно увидеться? — заволновался Ной Нахманович. — Пройти можно в дом? Я купец из Москвы, это вот, — он показал на мрачного, как грозовая туча, Херувимова, — господин надворный советник, служащий Министерства внутренних дел. Нам крайне важно увидеться с Аркадием Степановичем и переговорить с ним.
Старуха приблизилась к ним, словно принюхивалась, подняла глаза, и Херувимов наконец встретился с ней взглядом. Затем она сделала шаг, встала на цыпочки и почти вплотную приблизила свое лицо к лицу Херувимова, словно собираясь запечатлеть на его челе материнский поцелуй.
— Нет, — ответила она, снова упершись взглядом в его грудь. — Лучше я его вам, касатики, позову.
Она захлопнула калитку, громыхнула засовами и ушла. Не было ее долго. Наконец вместе с шаркающими послышались твердые шаги. Калитка открылась, и в проем шагнул плотный молодой человек приятной наружности, не имеющий, впрочем, ничего общего с тем Демченко, что был знаком Пфаферлингу и Херувимову.
— Прошу прощения, что не приглашаем вас в дом, — извиняющимся тоном сказал молодой человек. — Видите ли, хозяин уехал, и домоправительницей оставил Марфу Ивановну, старшей, так сказать. А она — старый человек, так что…
— Вы Демченко? — не дал ему договорить Ной Нахманович.
— Демченко, — удивившись, ответил молодой человек.
— Аркадий Степанович?
— Да.
— И вы домашний учитель детей господина Сукина? — продолжал Пфаферлинг диалог, похожий на допрос.
— Именно так, — недоумевал настоящий Аркадий Степанович.
— Все ясно, — заключил Ной Нахманович и потерянно пошел прочь.
— А что вам было угодно? — крикнул ему вслед совершенно сбитый с толку истинный Демченко.
Пфаферлинг не обернулся и не ответил. Он шел, тупо глядя по сторонам, и в глазах его вместо гор самоцветов, изумрудов и золотой посуды были лишь пепел и потухшие уголья…