Медвежий Яр. Часть 1
Шрифт:
– Бабка Афанасьева сказала, – вернувшись из сельсовета, сказала как-то мачеха, – Что вот их Генка, вернувшись с армии, дома штаны не просиживает, а едет куда-то там работать, на Урал. Лес сплавлять! Говорят, деньги хорошие платят. Ты бы тоже мог, хоть что-о заработал бы, может дом бы строить начал. Куда жену приведёшь? К нам на сеновал?
Знала, что сказать, на что надавить… Горек стал кусок и думы не шли из Мишкиной головы. Потому что пока он в армии служил, соседка Валюшка неожиданно подросла… И теперь её шикарная рыжая коса и веснушки на носу не давали Мишке спокойно
– Валь, пойдём в кино в пятницу? – набравшись смелости, Миша подошёл к сидевшей на скамейке у своего двора Валюшке, – Говорят, хороший фильм в клуб привезли…
– Тоже, жених выискался, – расхохоталась в ответ девушка, вздёрнув носик, – И что, потом и замуж позовёшь? В вашем доме табором жить? Да я каждый день заснуть не могу, пока вся ваша орава не угомонится!
А в пятницу вечером Миша, возвращаясь от бабки, матери своей мачехи, которой относил привезённое отцом лекарство, встретил Валюшку. Она шла в клуб в сопровождении Олега Проценко, сына председателя сельсовета.
Насмешливо глянув на Мишу, девушка отвернулась и рассмеялась на шутку своего спутника, весёлого симпатичного парня, студента второго курса престижного городского ВУЗа.
Миша свернул в переулок, чтобы поскорее дойти до дома Афанасьевых и расспросить Генку, куда он там собрался ехать. Генка был одногодок Михаила, учились они в параллельных классах, но особенно дружбы не водили. Однако теперь Генка встретил Мишу, словно старого друга, только узнав, зачем тот явился.
Так и поехал Миша на сплав впервые. Отец покряхтел, поворчал, но отпустил сына, собрав ему в дорогу и продуктов, и денег, сколько было, прицыкнув на жену, которая было пыталась ворчать, что последнее отдаёт.
А заработок был очень даже неплох. Приехав обратно после первого сезона, Миша все деньги отдал отцу, только немного себе оставил, чтобы купить гостинцев младшим в семье и себе вещи, которые будут необходимы при поездке на следующий сезон. На этот раз мачеха не так ворчала, и даже похвалила пасынка, молодец, мол, что о семье думает…
Отработав подсобником в совхозе до следующего сезона, Михаил снова собрался и вместе с Генкой Афанасьевым отправился в путь.
– Я вот еще съезжу пару раз, и всё, – мечтательно закинув руки за голову, вещал Генка с верхней полки плацкарта, – Отец сказал, хватит мотаться, буду на заочное поступать. Да и это… Галинка моя тоже сказала, что не станет больше ждать, пока я там по стране мотаюсь.
Так и случилось, только всё произошло раньше – отработав сезон, на третий Генка не поехал, семья не отпустила. А вот Мишка решил, что мотаться туда-сюда нет смысла, и стал оставаться в Бобровке и в межсезонье, благо работы там тоже хватало.
Отправляя регулярно деньги семье, Михаил изредка получал из дома весточки – в основном писали братья или сёстры, изредка отец, но письма становились всё короче и короче с каждым разом… Но Миша всё равно каждый раз отвечал подробно и пространно, описывал местность и людей, где жил, сообщал, что теперь его назначили бригадиром и конечно отправлял деньги.
А потом, зимним морозным утром пришла короткая телеграмма. Мачеха сообщала, что отец скончался. Никаких подробностей, ничего, просто пара слов… И Миша понял, что отныне его там некому ждать… С трудом, при помощи директора пилорамы, где он работал, Михаил раздобыл билет на самолет, чтобы успеть на погребение, в последний раз проститься…
Сидя на лавке в родном доме, Миша понимал, что теперь покинет его навсегда, потому что нет ему здесь места.
– Вот, держи. Это матери твоей, венчальная, – мачеха протянула Мише потемневшую от времени икону, – Отец твой берёг, думал, что на твоей свадьбе её достанет. А вон как вышло… Забери, пусть у тебя будет.
Миша взял в руки оклад чернёного серебра, и погладил образ. Он не помнил ничего из того, что осталось от матери, как-то всё само собой исчезло, стёрлось из их дома еще когда он был маленьким. А вот теперь он прикасался к тому, что когда-то его мама держала в руках…
– Спасибо, – только и смог он тогда ответить женщине, прожившей с ним столько лет, но так и не ставшей ему хоть сколько-то родной.
Вернувшись в Бобровку, Михаил продолжал работать и отправлять деньги семье, только вот писем он уже не получал. А вскоре его денежный перевод и вовсе вернулся обратно… Вызвав на переговорный коммутатор Генку, Миша узнал, что мачеха продала всё – дом, скотину, какая была, и уехала к каким-то своим родственникам. Так оборвалась последняя ниточка, тянувшаяся от Миши к местам, где он родился.
Собравшись кое-как с духом, принял Михаил всё случившееся и стал жить дальше. Откладывал деньги, думал, может обзаведётся когда-то своим углом.
Как-то раз сидел он у себя во флигеле, усталая спина ныла от напряжения после смены, неожиданно тоска затопила душу, и он достал завернутую в чистый рушник мамину икону. В дверь стукнули и на пороге показалась хозяйка дома, Людмила Тимофеевна, с тарелкой и крынкой молока в руках.
– Не спишь еще? На-ко вот, угостись. По мужу моему, Ивану Прокофьевичу, годовая нынче. Уж почитай двенадцатый год нет его, ох…
Во флигеле запахло пирогами, Миша посмотрел в грустное лицо хозяйки.
– А это что у тебя? – Людмила Тимофеевна увидела икону на вышитом рушнике, – Как потемнела, помутнела… Образ-то почти не видать. Это твоя что ль?
– Да, моя. От мамы мне осталась, их с отцом венчальная.
– А что же ты, хоть отдай её вон в мастерскую при церкви, там у нас ведь иконописцы есть. Посоветуют, может что поправить можно, да и оклад в порядок приведут. Я вот отдавала, старая икона была, а вернули, так будто засияла.
Идея Мише понравилась, и в следующий же свой выходной он отправился туда, куда направила его хозяйка дома, прихватив с собой и мамину икону в рушнике.
Глава 3.
Благоговение и тишина встретили Мишу в небольшом старинном храме на самой окраине Бобровки, протянувшейся далеко вдоль реки. Храм стоял на невысоком холме, под которым с одной стороны простиралась Бобровка, а с другой шумел бескрайний зелёный лес, простирающийся до самого горизонта.