Шрифт:
Глава 1
Не зря заманил нынче старейшина Видослав к себе в гости. И стол накрыл справный, выставив на него приготовленную с травами кабанятину: часть той туши, которую второго дня притащил его сын с охоты. И каши наваристой целый горшок, и капусты квашеной, хрустящей. Наготовила его жена — известная на всю Беглицу хозяйка — ароматного заварного сбитня: заранее озаботилась, ведь так просто его за один вечер не состряпаешь. Как будто не одного Медведя они встречали нынче, а целую дружину в гости ждали. Но он был один. И чуял уже неведомо каким уголком нутра, что разговор будет серьёзный.
Потрескивал огонь, тепло дурманное перетекало между тёмных бревенчатых
Мелькнула только раз мимо взора дочка меньшая Видослава — Крижана — и пропала в соседней хоромине большой избы, успев одарить многообещающим взглядом. И хороша до того была нынче, заплетена особенно аккуратно, и в рубаху одета едва не праздничную. Понёва новая ещё, только недавно по праву готовой в невесты девицы полученная — разглажена тщательно. Даже поясок поверх неё повязан так ровно, что хоть отмеряй.
Медведь смотрел на хлопотания вокруг него хозяйки Ланки, женщины хоть и полнотелой, но дюже ловкой и проворной, с нарастающим чувством загнанного в ловушку зверя. Наконец вернулся со двора и старейшина. Одобрительно взглянул на жену и степенно сел напротив, растягивая губы в приветливой, но не излишне ласковой улыбке.
— Вьюжит, — сказал просто, словно только этого слова от него все и ждали. — Хорошо парни успели с охоты вернуться. А то пришлось бы им нелегко.
— Ты что же, в гости меня зазвал? Чтобы метель переждать? — не удержался от подковырки Медведь. — У меня в избе тоже тепло. Та же печь в углу стоит.
— И к вечере только каша комками да без масла. Потому что иную ты себе сварить не можешь. А уж брат твой малый и подавно, — без злобы проворчал Видослав. — Хозяйку тебе в дом надо, Медведь. Негоже старосте, внуку Велесовому и потомку старшего рода Рысей без жены.
Медведь вскинул брови и сжал пальцы, сомкнутые перед ним в замок, сильнее. Дыхание само по себе резко вырвалось из ноздрей, обратившись фырканьем сердитым, на которое старейшина и разобидеться может. Ланка за спиной, ещё миг назад гремя плошками, замерла ощутимо, прислушалась. Миг напряжения, звякнувшего в тишине избы натянутой тетивой, ослабилось, когда большуха снова зашевелилась, а старейшина улыбнулся, как будто простив гостю желанному невольную дерзость.
— Вече тебя выбрало, князь одобрил, а жизни тебе ещё учиться у старших много, Медведь, — проговорил он снисходительно, как родному сыну, которого и поругать хочется, да не слишком сильно. Для науки только. — Ты на виду у всех, а живёшь бобылём. Из дружины ушёл — так и о семье пора подумать. Род продолжать, силу крови своей множить.
Как лишилось племя Рысей одного из самых сильных своих детей — старосты Ратибора — заволновались старейшины, что благословение богов, Велеса самого, начнёт их покидать. И рады были дюже, как вернулся к родному порогу старший сын его Медведь. Хоть и прижит он был от женщины не столь родовитой, какой была Переслава, старшая и единственная его жена — а всё равно говорили, что именно в нём всё буйство отцовской крови заключено. Потому пришлось среднему сыну Ждану в сторону отойти и пустить Медведя на место преемника. И с тех пор, как отгремели в Беглице отголоски не так давно пережитой беды, что и привела Медведя домой, так многие старейшины, даже в соседних весях, озаботились тем, чтобы жену ему сыскать. Спасу никакого от них не было. Медведь брыкался, конечно, потому как не готов был рядом с собой никого видеть. Осталась в его мыслях и сердце одна женщина — до сих пор — та, что не захотела свою судьбу с ним связывать, а после и вовсе другого выбрала. И как ни старался он её оттуда прогнать,
Да только Видослав решил всё по-другому устроить.
— Сила моей крови никуда не денется, — в который раз возразил Медведь. — А то и приумножится, настоится. А там я думать начну, кого в жёны взять хочу.
— Настоится, — хмыкнул старейшина. Поймал за руку жену, которая как раз перед ним кружку поставила и, подтянув её к себе, сказал что-то шёпотом. Снова поднял взгляд на гостя, когда та спешно ушла. — То тебе не брага, чтобы настоялась. И без того девицам нашим головы хмелит. Парни злятся, что не для них будут венки все на следующего Купалу свиты. Не для них “русалки” наши станут коленки открывать на гуляниях.
— Не начинай, Видослав.
Так остро уйти захотелось, что Медведь даже заёрзал, собираясь встать. И не нужна уж кабанятина, от вида которой в нутре всё урчанием заходилось, и сбитень медовый не нужен. Пусть каша с комками — зато не трогает никто.
— Смотри, приворожит кто, — попытался пошутить старейшина, но взгляд его остался серьёзным, суровым даже. — Тогда точно не выкрутишься. А мы снова старосты лишимся, потому как безмозглый охочий кобель нам в старших не нужен.
Зазвенели тихие женские голоса в отделённой тонкой стенкой хороминке за спиной старейшины — и в большую вышла Ланка с дочерью за руку. Крижана, взглянув на Медведя, потупилась тут же и прикусила уже искусанную в ожидании нижнюю губу. Дрогнули её тёмные ресницы, бросились по гладким щекам мелкие блики от бронзовых височных колец, что покачивались при каждом её шаге. Каждая черта её личика, ещё совсем юного, сияющего, словно ледок на свету, была плавной и манящей — так и хочется коснуться, ощутить лёгкие изгибы. И нежность рождалась в душе при виде её — не обманешь никого, потому как у каждого это чувство появится, только один раз стоит на девушку ладную взглянуть. А не того желалось.
Ещё помнило тело тот жар, которым опаляла его близость Млады: вот кого не забудешь даже через десятки лет. Куда трепетной дочери старейшины до сильной воительницы, которая снискала уважение даже в дружине князя Кирилла. Даже в хирде верегского конунга Ингвара — куда и уплыла ещё по весне. И отравляющее это было чувство: нестерпимой тоски по ней — но побороть его пока никто не мог. И нежной Крижане эта неутихшая буря только навредит. Потому что Медведь будет злиться от неоправданных горячих ожиданий.
Большуха усадила девицу рядом с ним. Тронул ноздри лёгкий запах травяного отвара, которым, верно, Крижана нынче споласкивала волосы. Медведь невольно втянул его: не каменный ведь, девичья красота, как ни крути, ему взор тоже радует, а тело даже против воли отзывается на манящую близость. А Видослав, вдоволь налюбовавшись дочерью, с гордостью во взоре посмотрел на гостя.
— Думаю я, и многие старейшины со мной согласились, что надо бы тебе мою Крижану в жёны взять. Лучшей хозяйки тебе не найти. Более сильной крови — тоже. Любой признает.
— А может, всё же я сам?.. — вспыхнул Медведь яростным негодованием, как ни старался сохранить спокойствие.
Но ссора зародиться не успела, хоть старейшина и сжал вмиг побелевшие губы так твёрдо, будто убить готов стал на месте. Пронеслись встревоженные голоса во дворе, за воем безумных, лохматых Стрибожьих внуков, и шаги застучали в сенях.
Ввалился в хоромину с ног до головы присыпанный снегом Вятко, давний друг брата, и гаркнул так зычно, что даже миски на полке звякнули:
— Беда у нас, мужики. Дочки Будяты и Домиславы пропали на пути в Меденицу. Там не появились. Назад не вернулись.