Мегрэ ищет голову
Шрифт:
— Точно известно, что его нет в доме?
— Они опросили всех жильцов.
Мегрэ представил себе ироническую улыбку следователя Комельо, узнавшего эту новость.
— Лапуэнт еще не звонил?
— Нет.
— В Институт судебной медицины для опознания тела кто-нибудь явился?
— Как обычно.
Обычно человек двенадцать, главным образом пожилые женщины, каждый раз бросались опознавать найденное тело.
— Доктор Поль не звонил?
— Я только что положил его заключение вам на стол.
— Если позвонит
Мегрэ отправился пешком к острову Сен-Луи, обошел собор Нотр-Дам, пересек Сену по железному мостику и через несколько минут очутился на узкой и людной улице. Был час, когда хозяйки закупают съестное для обеда, и комиссару приходилось проталкиваться в толпе женщин с маленькими тележками. Мегрэ отыскал бакалейный магазинчик, над которым жила, по словам г-жи Калас, ее дочь, Люсетта. Обогнув лавку, он вошел в неровно замощенный двор с липой посредине, что делало его похожим на двор не то сельской школы, не то церкви.
— Кого вы ищете? — крикнул ему женский голос из окна первого этажа.
— Мадмуазель Калас.
— Четвертый этаж налево, но ее нет дома.
— Вы не знаете, когда она вернется?
— Она редко приходит в обеденный перерыв. Обычно возвращается в половине седьмого. Если вам срочно, можете спросить ее в больнице.
Отель-Дье, старейшая больница Парижа, где работала Люсетта Калас, находилась поблизости. Однако проникнуть в отделение профессора Лаво оказалось не так-то просто: был самый разгар рабочего дня, по коридорам взад и вперед сновали мужчины и женщины в белых халатах, санитары катили носилки, неуверенно брели и исчезали в дверях больные.
— Будьте добры, могу я видеть мадмуазель Калас?
Но на Мегрэ никто не обращал внимания.
— Не знаем такой. Это больная?
Или ему показывали в глубь коридора:
— Пройдите туда.
Несколько раз посылали в противоположные стороны, пока он не попал в неожиданно тихий коридор, где за маленьким столиком сидела девушка.
— Позовите, пожалуйста, мадмуазель Калас.
— По личному делу? Как вы сюда попали? По-видимому, он проник в места, недоступные для простых смертных. Мегрэ назвал себя и даже показал полицейский значок — до такой степени он ощущал здесь свою незначительность.
— Посмотрю, сможет ли она выйти. Боюсь, что она сейчас в операционной.
Ему пришлось ждать минут десять, курить он не осмелился. Девушка вернулась в сопровождении медсестры, довольно высокого роста, со спокойным и ясным лицом.
— Это вы хотели со мной говорить?
Чистая и светлая больничная обстановка, белый халат и шапочка разительно контрастировали с баром на набережной Вальми.
— Я комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Люсетта Калас удивленно, но не испуганно, смотрела на него, ничего не понимая.
— Вы именно меня хотели видеть?
— Ведь это ваши родители живут на набережной Вальми?
Комиссар заметил, что в глазах ее на мгновение появился холодный блеск:
— Да. Но я…
— Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
— Сейчас я буду нужна профессору. Он делает обход больных и…
— Я отниму у вас всего несколько минут.
Она подумала, огляделась и указала на приоткрытую дверь:
— Можно зайти сюда.
В комнате было два стула, складная кровать и какие-то неизвестные Мегрэ инструменты, очевидно, хирургические.
— Давно ли вы виделись с родителями?
Он отметил, что она чуть дрогнула при слове «родители».
— Я стараюсь бывать там как можно реже.
— Почему?
— Вы их видели?
— Я видел вашу мать.
Она ничего не добавила, видимо, считая объяснения излишними.
— Вы на них сердиты?
— Разве я могу сердиться на них за то, что они произвели меня на свет?
— Вы не были там в прошлую пятницу?
— В этот день меня не было в Париже. Это мой выходной, и я ездила с друзьями за город.
— Значит, вы не знаете, что ваш отец уехал?
— Почему бы вам не объяснить мне с самого начала причину? Вы спрашиваете меня о людях, которые официально считаются моими родителями, но они уже давно чужие для меня. А в чем, собственно, дело? С ними что-нибудь случилось?
Она закурила сигарету, заметив:
— Здесь можно курить. По крайней мере сейчас.
Но комиссар не воспользовался приглашением.
— А если бы что-нибудь случилось с одним из них? Вы удивились бы?
Она посмотрела ему в глаза и отрезала:
— Нет.
— Что же, например, могло бы случиться?
— Что Калас забил до смерти мою мать. Она сказала не «отец», а «Калас».
— Он часто ее бьет?
— Не знаю, как теперь. Раньше — почти каждый день.
— И ваша мать молчала?
— Она только опускала голову под ударами. Я спрашивала себя: может, ей это нравится?
— Что еще могло бы произойти?
— Что она решится подлить ему яду в суп.
— Она его ненавидит?
— Я знаю только, что вот уже двадцать четыре года она живет с ним и не пытается от него уйти.
— Она несчастна, по-вашему?
— Видите ли, господин комиссар, я стараюсь вообще об этом не думать. Ребенком я мечтала только об одном — уйти оттуда. И как только смогла это сделать, ушла.
— Вам было пятнадцать лет, я знаю.
— Кто вам об этом сказал?
— Ваша мать.
— Значит, она жива.
Она подумала и подняла голову:
— Тогда он?
— Что вы хотите сказать?
— Она его отравила?
— Вряд ли. У нас даже нет точных данных, что с ним произошло несчастье. Ваша мать говорит, что он уехал в пятницу, после полудня, в окрестности Пуатье, где обычно закупает белое вино.