Мегрэ ищет голову
Шрифт:
— Вы установили наблюдение за ее домом?
— Жюдель, из Десятого округа, поставил на набережной одного человека. Вчера вечером, после ужина, я прогулялся в тех местах.
— Что-нибудь обнаружили?
— Ничего существенного. Я расспросил нескольких уличных девиц, которые попались мне навстречу. Ночью в этом квартале все выглядит иначе, чем днем. Мне особенно хотелось выяснить, не заметил ли кто-нибудь из них подозрительных хождений туда-сюда вблизи кафе в пятницу вечером и не слышал ли чего.
— Что-нибудь узнали?
— Не
Она сказала, что у жены Каласа есть другой любовник, человек средних лет, рыжий, который не то живет, не то работает в этом квартале. По правде говоря, особа, рассказавшая мне об этом, страшно зла на хозяйку бара за то, что она наносит ущерб подругам по ремеслу. «Если бы она еще брала деньги, — сказала мне эта девица, — никто не стал бы ее осуждать. Но с нею все обходится даром. В случае необходимости мужчины знают, куда обращаться. Надо только подождать, чтобы отвернулся хозяин. Я, конечно, сама не видела, но все говорят, что она никому не отказывает».
Комельо только горестно вздыхал, слушая все эти откровения.
— Действуйте, как считаете нужным, Мегрэ. Мне лично все кажется вполне ясным. С подобными людьми незачем слишком церемониться.
— Сейчас я снова иду туда, — закончил Мегрэ. — Мне надо также увидеть ее дочь. Наконец, я надеюсь получить кое-какие сведения от медсестер, которые присутствовали при операции аппендицита Каласу.
В этой операции была одна любопытная деталь. Накануне вечером, когда Мегрэ бродил по кварталу, он заглянул на минуту в бистро. Г-жа Калас дремала, сидя на стуле, четверо клиентов играли в карты. Мегрэ спросил у нее, в какой больнице оперировали ее мужа.
Насколько Мегрэ было известно, Калас был крепким мужчиной, его трудно было представить мнительным неженкой, трясущимся над своим здоровьем. Ему нужна была самая обычная операция, не тяжелая и не рискованная. Так вот, вместо того чтобы обратиться в городскую больницу, Калас истратил значительную сумму на частную клинику в Вильжюифе. Причем это была не просто частная клиника. Ее содержали монахини, работавшие там медсестрами.
Сейчас там находился Лапуэнт, который должен был вскоре позвонить комиссару.
— Никакой снисходительности, Мегрэ! — отчеканил Комельо, когда комиссар шел к двери.
Дело было совсем не в снисходительности. Дело было и не в жалости, но разве это объяснишь такому вот Комельо? С каждой минутой Мегрэ все больше погружался в мир, столь непохожий на повседневный, что комиссар продвигался там как бы ощупью. Существовала ли какая-либо связь между маленьким баром на набережной Вальми и телом, брошенным в канал Сен-Мартен? Это было возможно, как возможно было и простое совпадение.
Мегрэ вернулся к себе в кабинет. Он становился все более угрюмым и ворчливым: на известном этапе розыска это происходило с ним почти всегда. Накануне он только искал и собирал факты, не спрашивая себя, к чему это приведет. Теперь в его руках были обрывки истины, а он не знал, как их связать друг с другом.
Г-жа Калас была уже не только живописным персонажем, какие иногда встречались ему. Теперь в его глазах она являла собой человеческую проблему.
Для Комельо она была просто пьяной потаскухой, путавшейся с первым встречным. Для Мегрэ — чем-то иным. Он не знал еще точно, чем именно.
И оттого, что он не знал, не чувствовал истины, его все больше охватывало смутное недовольство.
Вошел Люкас, принес почту.
— Ничего нового?
— Вы были где-то неподалеку, шеф?
— У Комельо.
— Если бы я знал, я позвонил бы вам по внутреннему телефону. Есть новости. Жюдель в полном смятении.
Мегрэ тотчас подумал о г-же Калас и спросил себя, что с ней, но дело оказалось в другом.
— Жюдель говорил о молодом человеке, Антуане, если я правильно понял.
— Правильно, Антуан. Он что, опять исчез?
— Вот именно. Вы, кажется, вчера вечером приказали следить за ним. Молодой человек вернулся прямо к себе домой на Фобур-Сен-Мартен, почти на углу улицы Луи-Блан. Инспектор, которому Жюдель поручил следить за ним, расспросил консьержку. Парень живет вместе с матерью, которая работает прислугой, на восьмом этаже. Они занимают две комнатушки в мансарде. Лифта нет. Я повторяю эти детали так, как мне их передал Жюдель. Дом, видимо, из числа тех жутких громадных зданий, в которых набито по пятьдесят — шестьдесят семей и где на всех лестницах кишит детвора.
— Продолжай.
— Да это почти все. По словам консьержки, мать парня женщина порядочная и мужественная. Муж ее умер в санатории. Она тоже болела туберкулезом. Говорит, что вылечилась, но консьержка этому не верит. Что касается инспектора, он попросил по телефону инструкций у Жюделя. Жюдель не захотел рисковать и приказал инспектору следить за домом. Тот до полуночи был на улице, а потом вошел, с последними жильцами, и провел ночь на лестнице.
Утром, незадолго до восьми, консьержка указала ему на проходившую мимо худую женщину и сказала, что это мать Антуана. Инспектору незачем было вступать с ней в разговор или идти за ней следом. Через полчаса он решил, от нечего делать, подняться на восьмой этаж.
Ему показалось странным, что парень не вышел из комнаты, чтобы идти на работу. Он прижался ухом к двери, ничего не услышал, постучал. Наконец заметил, что замок самый простой, и открыл дверь отмычкой.
В первой комнате, она же кухня, он увидел постель матери. В соседней комнате была другая постель, смятая, но никого не было, и окошко на крышу было открыто.
Жюдель не может себе простить, что заранее не подумал об этом. Ясно, что парень ночью вылез из окна и отправился по крышам на поиски другого открытого окна. Он, наверное, спустился на улицу через дом по улице Луи-Блан.