Мегре колеблется
Шрифт:
А как он завидовал в молодости своему начальнику, который каждое утро проникал в это святилище. Разве не предел желания - руководить бригадой уголовной полиции? В ту пору он не смел об этом и мечтать. Не больше, чем теперь Лапуэнт или Жанвье, чем даже его добрый Люка.
Однако Мегрэ этого достиг и на протяжении долгих лет работы больше об этом не задумывался, но сегодня, в это чудесное утро, когда воздух так благоухал, а люди, вместо того чтобы чертыхаться из-за грохота автобусов, мило улыбались, ему почему-то вспомнились мечты его молодости.
Вернувшись через полчаса, Мегрэ был поражен, застав у себя в кабинете стоявшего у окна Лапуэнта. Модный костюм делал его тоньше, выше и еще моложе. Двадцать лет назад инспектору полиции не разрешили бы ходить этаким пижоном.
– Это было проще простого, патрон.
– Узнал имя фабриканта бумаги?
– Жерон и сын. Вот уже три или четыре поколения этой семьи владеют предприятием "Морванская бумага" в Отэне... Это даже и не фабрика, а нечто вроде кустарного производства... Бумага только определенных сортов либо для роскошных книг, особено стихов, либо для почтовых наборов... У Жеронов не больше десятка рабочих... Судя по тому, что мне сказали, в этих краях еще сохранилось немало таких мастерских.
– Ты выяснил, кто их представитель в Париже?
– У них нет представителя... Они непосредственно связаны с художественными издательствами и двумя писчебумажными магазинами, один на улице Фобур Сент-Онорэ, другой на авеню Оперы...
– Фобур Сент-Онорэ? Это тот, что наверху, слева?
– Полагаю, что да, судя по номеру...
Мегрэ часто останавливался у витрины этого магазина. Там были выставлены бланки приглашений, визитные карточки, и можно было прочесть титулы, ставшие теперь непривычными:
Граф и графиня де Бодри имеют честь...
Баронесса де Гран-Люссак с радостью сообщает...
Князья, маркизы, подлинные или мнимые, о возможности существования которых никто, вероятно, и не подозревал. Они приглашали на обеды, на охоту, на партию в бридж, сообщали о свадьбе дочери или рождении младенца. И все это на роскошной бумаге.
В другой витрине были выставлены украшенные гербами бювары, переплетенные в сафьян папки для ресторанных меню.
– Не сходить ли тебе туда?
– На Фобур Сент-Онорэ?
– Нет, мне кажется не там... Скорее, на авеню Оперы, у Романа. Магазин на улице Оперы был не менее аристократическим, но там продавали и авторучки, и обычные писчебумажные товары.
– Ладно, я побежал...
Счастливчик! Мегрэ посмотрел ему вслед, как это бывало в школе, когда учитель посылал одного из его товарищей с каким-нибудь поручением. А у него - ничего интересного. Обычная канитель. Бумажная волокита. Вот теперь составляй нудное донесение для следователя, который подошьет его к другим, даже не читая. Ведь дело давно уже предано забвению.
Дым от его трубки расстилался по комнате сизой пеленой. Легкий ветерок с Сены колыхал бумаги. Не успели часы отбить одиннадцать, как в кабинет ворвался жизнерадостный Лапуэнт.
– Проще пареной репы!
– Что ты имеешь в виду?
– Можно подумать, что бумагу эту выбрали нарочно... К слову сказать, писчебумажная торговля принадлежит уже не Роману, он умер десять лет назад, а мадам Лобье - вдове лет пятидесяти, которая еле отпустила меня... Вот уже пять лет, как она не заказывала эту бумагу: на нее нет спроса... И не только из-за цены. Она не годится для машинописи... Так что покупают ее трое клиентов. Но один из них умер в прошлом году. Граф, владелец замка в Нормандии и конюшни скаковых лошадей... Вдова его живет в Каннах и никогда не заказывает почтовой бумаги... Потом одно посольство... Но прежнего посла сменили, а новый предпочитает другую бумагу...
– Значит, остается один?
– В том-то и дело! Вот потому я и сказал, что проще пареной репы. Речь идет об Эмиле Парандоне, адвокате с улицы Мариньи, который вот уже пятнадцать лет пользуется только этой бумагой и не хочет никакой другой. Это имя вам знакомо?
– Никогда не слышал... Когда он в последний раз заказывал бумагу?
– В октябре прошлого года.
– С тиснением?
– Да. Очень скромным. И как всегда, тысячу конвертов и столько же листов бумаги. Мегрэ снял трубку:
– Попросите, пожалуйста, Бувье, отца...
Адвокат, которого он знал свыше двадцати лет... Сын тоже принадлежал к адвокатскому сословию.
– Алло! Бувье? Говорит Мегрэ. Я вам не помешал?
– Что вы! Конечно, нет.
– Мне тут нужна справка...
– Полагаю, что конфиденциально?
– Да, пусть это будет между нами... Знаете ли вы одного из ваших коллег по имени Эмиль Парандон? Бувье выразил удивление:
– Какого черта нужно от Парандона сыскной полиции?
– Не знаю. Возможно, что и ничего.
– Так я и думал.
– С Парандоном мне приходилось встречаться раз пять или шесть за всю жизнь, не больше... Он бывает во Дворце правосудия крайне редко и только по гражданским делам.
– Каких лет?
– Без возраста. Может, сорок, а может, и пятьдесят...
И Бувье тут же сказал секретарю:
– Поищите, голубчик, в адвокатском справочнике дату рождения Парандона... Эмиль... Впрочем, он там один. Затем, обращаясь к Мегрэ:
– Вы, должно быть, слышали об его отце. Он, кажется, еще жив, а если умер, то совсем недавно... Профессор Парандон, хирург, светило типа Лаэннека2, член Медицинской Академии, Академии Моральных и Политических наук, и так далее и тому подобное... Фигура! При встрече я вам о нем расскажу. Он приехал из деревни зеленым юнцом: маленький, коренастый, походил на молодого бычка, и не только с виду.
– А сын?
– Сын - юрист, специалист по международному праву, в особенности по морскому. Говорят, в этой области он неуязвим. К нему обращаются со всех концов света и часто просят быть арбитром в делах самого деликатного свойства, когда на карту поставлены крупные состояния.
– Как он выглядит?
– Неприметный. Я едва ли узнал бы его на улице.
– Женат?
2 Лаэннек, Рене Теофиль (1781-1826) - знаменитый французский врач, открывший и популяризовавший метод выслушивания больных.