Мегрэ расставляет ловушку
Шрифт:
Мошенник Макс Бернат вышел из финансового отдела, но он уже отошел на второй план. По старой дружбе журналисты задали несколько вопросов комиссару Бодарду.
— Он назвал фамилии?
— Еще нет.
— Он отрицает помощь политических лиц?
— Не отрицает, но и не признает.
— Когда состоится новый допрос?
— Как только подтвердятся некоторые сведения.
Мегрэ вышел из кабинета по-прежнему без пиджака, в расстегнутой рубашке и с сосредоточенным
Это был еще один знак: несмотря на время отпусков, несмотря на жару, уголовная полиция готовилась к какой-то важной операции, и оба репортера думали о предстоящих допросах, иногда не прекращавшихся даже ночью. Но то, что происходило за закрытыми дверями, оставалось неизвестным.
Вернулся фотограф.
— Ты ничего не сказал в редакции?
— Нет, только проявил пленку и отпечатал снимки.
Через полчаса Мегрэ вышел от шефа и, отмахнувшись от репортеров, прошел к себе.
— Скажите хоть, имеет ли это отношение…
— Пока мне нечего вам сказать.
В шесть часов посыльный из пивной «Дофин» принес поднос с пивом и бутербродами. Люка вышел из своего кабинета и прошел к Мегрэ. В шляпе, сдвинутой на затылок, пронесся Жанвье и стремительно вскочил в одну из машин уголовной полиции.
Еще неожиданнее было появление Лоньона, который, как и Мегрэ, направился к начальнику. Не прошло и десяти минут, как он вышел оттуда и скрылся в кабинете инспекторов.
— Ты ничего не заметил? — спросил Барон своего коллегу.
— Соломенная шляпа!
Они плохо представляли себе инспектора Неудачника, как прозвали Лоньона и в полиции, и в кругах прессы, в столь легкомысленной шляпе.
— Это еще что!
— А в чем дело?
— У него красный галстук.
Он всегда носил темные пластмассовые воротнички.
— Что все это значит?
Барон знал все и делился секретами со снисходительной улыбкой.
— Его жена уехала в отпуск.
— Говорили, что она парализована.
— Была раньше.
— А теперь вылечилась?
Многие годы Лоньон вынужден был в перерывах между работой убирать лестницу, на кухне, квартиру на площади Константин-Пекер и вдобавок ко всему ухаживать за женой, которая однажды вдруг объявила себя инвалидом.
— Она познакомилась с новой жиличкой из меблированных комнат. Та рассказала ей о водах и вбила ей в голову поехать туда на лечение. Как ни странно, она отправилась одна, без мужа, который не может уехать сейчас из Парижа, а с этой соседкой. Обе они одногодки. Соседка — вдова.
Беготня из кабинета в кабинет все усиливалась. Почти все из бригады Мегрэ разъехались. Люка, распаренный, то приходил, то уходил. Время от времени показывался Лапуэнт. Им удалось поймать Мовуазена, но он был новичок, и из него невозможно было вытянуть ни слова. Вскоре приехала Маги, репортер утренней газеты, свежая, как будто и не было тридцатиградусной жары.
— Что ты собираешься тут делать?
— То же, что и вы.
— А именно?
— Ждать.
— Откуда ты узнала, что здесь что-то происходит?
Она пожала плечами и, достав помаду, провела по губам.
— Сколько их там? — кивнув на кабинет Мегрэ, спросила она.
— Пять или шесть. Их невозможно сосчитать: то приходят, то уходят. Они как будто меняют друг друга.
— Что-нибудь наклевывается?
— Во всяком случае, кажется, тут что-то заваривается.
— Им принесли пиво?
— Да.
Это была примета: когда Мегрэ приказывал принести пива — это значило, что засели они там надолго.
— Лоньон все время с ними?
— Да.
— Довольный?
— По нему не видно. На нем красный галстук.
— Почему?
— Жена уехала лечиться. Они поняли друг друга.
— Вы его видели?
— Кого?
— Того, кого они задержали?
— Все, кроме лица. Он закрывался шляпой.
— Ни старый, ни молодой. Насколько можно судить — за тридцать.
— Как одет?
— Как все. Ружин, какого цвета у него костюм?
— Серый, со стальным отливом.
— А по-моему, бежевый.
— А общий вид какой?
— Как у всякого прохожего на улице. На лестнице послышались шаги. Все обернулись. Маги пробормотала:
— Это, должно быть, мой фотограф.
Их стало пятеро, а в половине восьмого мальчик из пивной «Дофин» принес новую порцию пива и бутербродов.
На этот раз шла большая игра. Время от времени журналисты по очереди отправлялись в глубину коридора звонить в свои редакции.
— Есть пойдем?
— А вдруг он уйдет за это время?
— А если он будет тут сидеть всю ночь?
— Давайте закажем бутерброды!
— Давайте.
— И пива?
Солнце скрылось за крышами домов, но было еще светло, и прохладнее не стало.
В половине девятого Мегрэ, со слипшимися на лбу волосами, выглянул в коридор и собрался было что-то сказать репортерам, но дверь за ним снова захлопнулась.
— Нет, это ужасно!
— Я же говорю тебе, что мы просидим всю ночь. Ты был, когда допрашивали Месторино?
— Я тогда еще под стол пешком ходил.
— Двадцать семь часов.