Мегрэ расставляет ловушку
Шрифт:
Жара была тягостной, жизнь города, за исключением районов, посещаемых туристами, замерла. Изредка проезжали автобусы, заполненные иностранцами, да слышались голоса гидов.
В восемнадцатом округе, особенно в секторе, где было совершено пять убийств, у гостиниц останавливались такси, выходившие из них были очень похожи на провинциалов, и все они требовали комнату непременно с окнами на улицу.
Все это происходило по заранее разработанному плану, и некоторые инспектора приехали даже с женами.
Редко принимались такие предосторожности.
— В целом он ведет себя нормально, исключая эти припадки, иначе его странности могли бы привлечь внимание окружающих его людей.
— Обязательно, — согласился психиатр. — Однако по своей внешности, привычкам, профессии он может быть человеком, которого можно меньше всего заподозрить.
Речь не шла о сексуальных маньяках, те были известны, а со второго февраля за ними следили, но безрезультатно. Он не был и бродягой, из тех, на кого оглядываются на улице.
Чем занимался он до первого убийства? Что делал между другими?
Был ли он холостяком, живущим в меблированных комнатах?
Мегрэ рассудил, что нет, он женат, ведет обычную жизнь, и Тиссо с этой гипотезой согласился.
— Все возможно, — вздохнул профессор. — Если мне скажут, что это один из моих коллег, я протестовать не буду. Да, может, это и не важно, кто он: рабочий, служащий, мелкий коммерсант или важное должностное лицо.
Это мог быть и один из владельцев отелей, куда приехали переодетые полицейские. И поэтому они не могли сказать как раньше:
— Полиция! Комнату с окнами на улицу — и никому ни слова!
Нельзя было больше доверять и консьержкам. Даже осведомителям, живущим в квартале.
По пути от Комельо Мегрэ перехватили журналисты.
— Вы ходили к судье за инструкциями?
— Я нанес ему обычный каждодневный визит.
— Вы поставили его в известность о вчерашнем допросе?
— Мы просто поболтали.
— Вы так ничего и не скажете?
— Мне нечего сказать.
И он прошел к шефу. Рапорт продолжался довольно долго. Патрон был озабочен.
— Комельо не требовал, чтобы вы отказались?
— Он, кажется, махнул на меня рукой.
— Вы берете ответственность на себя?
— Да, так будет лучше.
Мегрэ не обманывался, хотя и был доволен: он ощущал груз того, что он на себя брал.
— Вы уверены, что репортеры не подозревают, как вы водите их за нос?
— Я сделал все возможное для этого.
Обычно Мегрэ работал в тесном контакте с прессой, и она никогда не оставалась в долгу. Но на этот раз он не имел права рисковать, невольно проговорившись о чем-нибудь. Даже полицейские, следившие за кварталом Гранд-Карьер, не были посвящены в детали дела. Они получили приказ вести себя таким-то образом, поселиться в таком-то месте и ждать инструкций. Они, конечно, догадывались, что все это связано с убийцей, но ничего не знали о самой операции.
— Вы считаете его умным? — спросил Мегрэ профессора Тиссо в тот вечер.
У него уже было свое мнение, но он любил получать подтверждение.
— Он настолько же разумен, как и все подобного рода люди. Например, он должен быть способен инстинктивно играть комедию таким потрясающим образом. Если, предположим, он женат, то обязан, например, сохранять обычное обличие, не говоря уже о его выдержке, когда возвращается к себе после совершения преступления. Если же холостяк, то не отличается от остальных людей: есть же у него домохозяйка, консьерж, кухарка? Утром приходит в свое бюро, ателье, и там обязательно есть люди, которые говорят об убийце с Монмартра. Однако за целых шесть месяцев никто его не заподозрил.
За это время он ни разу не ошибся в выборе места и времени. Ни один свидетель не мог с уверенностью сказать, что видел его в действии или, по крайней мере, на месте преступления.
Это соображение порождало еще один вопрос, волновавший комиссара:
— Мне хотелось бы услышать ваше мнение по следующему аспекту. Вы говорите, что основное время он ведет себя вполне нормально и, конечно, думает более или менее как нормальный человек, ведь так?
— Я понимаю. Возможно.
— Пять раз у него было то, что я называю кризисом, пять раз разум покидал его, и он убивал. Когда происходит этот взрыв? Вы понимаете, что я хочу сказать? Когда он переставал вести себя, как мы с вами, и превращался в убийцу? Происходило ли это в любое время дня, и он лишь ждал ночи, готовя план преступления? Или, наоборот, — этот взрыв происходил случайно или под воздействием каких-либо обстоятельств, неожиданно или проходя по безлюдной улице, он поджидал свою возможную жертву?
Для него ответ имел огромную важность, так как мог сократить или расширить круг поисков.
Если взрыв происходил в момент убийства, тогда этот человек должен был жить в Гранд-Карьер или рядом, или, по крайней мере, проводить там вечер, на работе или благодаря каким-нибудь другим банальным причинам. В противном случае он мог прийти откуда угодно и выбрал эти улицы, от площади Клиши до улицы Ламарк и улицы Аббес, по воле случая или по причинам, только одному ему известным.
Прежде чем ответить, Тиссо долго размышлял:
— Я не могу поставить точный диагноз, как если бы пациент был передо мной.
Он сказал пациент, словно речь шла об одном из его больных. Это не ускользнуло от комиссара и понравилось ему. Это подтверждало, что оба они рассматривают трагедию с одной точки зрения.
— На мой взгляд, однако, если применять сравнение, у него бывают моменты, когда он отправляется на охоту, как рысь, пантера или обычная кошка. Вы когда-нибудь наблюдали за кошкой?
— В молодости очень часто.
— Она сжимается, все ее чувства напряжены, начеку. Она становится способной воспринимать малейший звук, колебание, самый слабый запах на огромном расстоянии. С этого момента она чует опасность и уклоняется от нее.