Мегрэ
Шрифт:
Книжного шкафа Мегрэ не обнаружил, но на столике рядом с бюро стояли книги в солидных переплетах — кодекс, тома Даллоза [11] , книги по юриспруденции.
— Оставьте нас, Марта, — распорядился Кажо, когда на столе появилось вино.
Прислуга направилась на кухню. Нотариус хотел было окликнуть ее и велеть закрыть дверь, но передумал.
— Наливайте себе сами.
Совершенно непринужденным движением Кажо открыл один из ящиков бюро, вытащил оттуда пистолет и положил так, чтобы без труда дотянуться
11
Даллоз, Виктор (1795—1869) — французский правовед, автор юридического справочника.
— Ваше предложение? — произнес он тоном делового человека, который принимает клиента.
— Почему вы думаете, что я намерен сделать вам предложение?
— Иначе бы вы не пришли. В полиции вы больше не служите. Следовательно, арестовать меня не собираетесь. Вы даже не стали меня допрашивать, поскольку не приведены к присяге и все, что бы вы ни рассказывали после, не имеет никакой доказательной ценности.
Мегрэ с одобрительной улыбкой раскурил трубку, которой дал перед этим погаснуть.
— С другой стороны, ваш племянник увяз по самые уши, и у вас нет никакой возможности вытащить его.
Спички Мегрэ положил на поле котелка и уже в третий раз за несколько секунд брался за коробок: он чересчур плотно умял табак, и тот сразу же гас.
— Итак, — заключил Кажо, — я вам нужен, вы мне — нет. А теперь слушаю вас.
Голос у него был тусклый и невыразительный, как весь его облик. С таким лицом и голосом он мог бы председательствовать в суде призраков.
— Ладно, — согласился Мегрэ, поднявшись и заходив по комнате. — Что вы потребуете за то, что вытащите моего племянника из переплета?
— Я? Разве я могу это сделать?
— Полно скромничать, — добродушно улыбнулся Мегрэ. — Сделанное всегда можно переделать. Сколько?
Кажо задумался: он переваривал предложение.
— Меня это не интересует, — отозвался он наконец.
— Почему?
— Потому что у меня нет причин, побуждающих заниматься этим молодым человеком. Он сам посадил себя в тюрьму. Я его не знаю.
Время от времени Мегрэ останавливался перед каким-нибудь портретом или у окна, устремляя взгляд на улицу, где вокруг тележек зеленщиков толпились домохозяйки.
— Скажем так, — кротко начал он, вновь раскуривая трубку. — Если мой племянник выходит из тюрьмы, у меня нет больше ни малейшего основания заниматься этим делом, как вы сами заметили, к полиции я теперь не принадлежу. Откровенно признаюсь вам, что с радостью уехал бы первым же поездом на Орлеан и через два часа уже сидел бы с удочкой в своей лодке.
— Почему вы не пьете?
Мегрэ налил себе полный стакан белого и одним духом опустошил его.
— Что касается средств, которыми вы располагаете, — продолжал он, усаживаясь и кладя спички на край шляпы, — то у вас их предостаточно. На второй очной ставке Одна может оказаться не столь категоричен в своих показаниях и не опознать Филиппа с прежней уверенностью. Такое бывает сплошь и рядом.
Кажо размышлял, и по его отсутствующему взгляду Мегрэ догадывался, что Нотариус вовсе или почти не слушает собеседника. Нет, сейчас он поглощен другой мыслью: «За каким чертом он приперся ко мне?»
С этого момента цель Мегрэ свелась к одному — любой ценой помешать Кажо устремить взгляд на котелок и телефон. А также убедить его, будто он, Мегрэ, думает именно то, что говорит. На самом деле комиссар произносил пустые слова. Чтобы подстегнуть свое красноречие, он налил и выпил новый стакан.
— Нравится?
— Вино-то? Да, недурное… Я знаю, что вы мне ответите. Как только Филипп выйдет из-под огня, следствие возобновится, потому что правосудию не на кого станет валить вину.
Кажо чуточку приподнял голову, интересуясь, что последует дальше. В тот же миг Мегрэ внезапно побагровел: в голове у него мелькнула новая мысль.
Что произойдет, если сейчас Эжен, марселец, хозяин «Табака» или еще кто-нибудь позвонят Кажо на квартиру? Это возможно, даже вероятно. Вчера всю банду вытащили на набережную Орфевр, и ее члены, несомненно, испытывают известную тревогу. И разве Кажо не привык отдавать приказы и выслушивать доклады по телефону?
Мегрэ положил котелок на бюро так, чтобы Нотариус не мог со своего места видеть аппарат. А без конца хватая коробок спичек, комиссар ухитрился подсунуть под трубку отпиленный им утром деревянный кусочек.
Иными словами, связь отключена. На станции дежурит Люкас с двумя стенографами, которые и будут свидетелями.
— Я понимаю: вам нужен виноватый, — вздохнул комиссар, вперившись в ковер.
Что будет, если, к примеру, Эжен попробует позвонить и, не добившись ответа, встревожится и приедет сюда? Все придется начинать сначала. Вернее, невозможно станет и это, потому что Кажо будет отныне начеку.
— Это не сложно, — продолжал он, стараясь, чтобы голос у него не дрогнул. — Достаточно подыскать парня примерно того же сложения, что мой племянник.
Таких на Монмартре хватает. И среди них обязательно найдется один, которого вы не прочь бы спровадить на каторгу. Еще два-три подобных свидетеля, и дело сделано.
Мегрэ стало так жарко, что он снял пальто и повесил его на спинку стула.
— Вы позволите?
— Но ведь можно открыть окна, — предложил Кажо.
Ну нет! Из-за уличного шума стенографы на другом конце провода рисковали бы не расслышать и половину произносимого.
— Благодарю вас, но я вспотел из-за своего гриппа. От свежего воздуха мне станет только хуже. Итак, я говорил…
Мегрэ допил стакан, набил новую трубку.
— Дым-то, по крайней мере, вас не беспокоит?
За стенкой по-прежнему расхаживала прислуга, но иногда она затихала, и тогда Мегрэ настораживался.
— Вам достаточно назвать цифру. Чего стоит подобная операция?
— Каторги! — без обиняков отрезал Кажо.
Мегрэ улыбнулся, хотя уже засомневался в безошибочности избранной им системы.