Механический Зверь. Часть 6, Тот, кто сражается с чудовищами
Шрифт:
Рудгерт ощутил, как по хребту скатилась капелька холодного пота. Происходящее выходило за все рамки разумного, но, тем не менее, все было по-настоящему. И единственным, кто мог быть причиной подобного, был Лаз.
Древний маг вспылил в ответ на слова Фауста не потому, что атака Лешего и оставшиеся в его теле после нее яды были невероятно болезненны. Причиной было то, что он не смог предвидеть эту атаку. И слова о том, что в тот момент Рудгерт еще не до конца овладел своей способностью, были лишь отговоркой. Уж пробивающую его собственный живот трехпалую лапу чудища он должен был увидеть. А это значило одно: Лаз мог
И прямо сейчас вывод напрашивался сам собой. Лазарис Морфей не умер. Испытав на себе взрыв подобной мощи, понеся такой урон, он все равно выжил.
– СДОХНИ, МАЛЬЧИШКА! — Взревел Рудгерт и бросился к Айне, намереваясь самолично задушить единственного человека, выходящего за пределы его понимания.
Вот только последнего шага ему сделать не удалось. Древний маг, проживший несколько сотен лет, сильнейший Мастер культа Монарха и сильнейший, после Лаза, человек на планете, застыл посреди движения, не в силах пошевелиться от окутавшего все его естество ужаса. Единственным, что еще подчинялось воле Рудгерта, были глаза. И он, четко понимая, что собирается совершить нечто непоправимое, перевел взгляд с шеи Лаза, в которую хотел вцепиться, чуть выше.
И Тьма взглянула в ответ.
Лаз плыл в мягкой, бархатной черноте. Он знал, что был тут когда-то, но, когда именно и что тогда произошло – вспомнить не удавалось. Как не удавалось вспомнить и того, что случилось буквально несколько секунд назад.
Несколько секунд…
Яркая вспышка перед глазами на мгновение ослепила его и выхватила из плена тьмы целый ворох воспоминаний. Война, сражение с Мастерами культа, Ронда, от которой ощущалась дикая, с бешеной скоростью нарастающая энергия, Фауст, явно ни о чем не подозревавший и его, Лаза, крик, приказ убираться как можно дальше. А потом ничего.
Он дернулся, попытался вырваться, но чернота, только что бывшая такой мягкой и приятной, вдруг загустела и с такой силой обвила все его тело, что пошевелиться было совершенно невозможно. Он начал сопротивляться, пытался брыкаться, но все было бесполезно.
“Взрыв такой силы… – промелькнуло у него в голове. – Я, должно быть, мертв. В лучшем случае при смерти. Ничего удивительного, что вернуться в реальность не получается. Неужели это конец”?
Какой бы горькой не была истина, но, похоже, так оно и было. Его переиграли. Использовали ту, которой он доверял, которой доверял Фауст, в качестве марионетки. В то, что Ронда по собственной воле стала бы смертником культа, Лаз не верил ни на секунду. И, кажется, даже после того, как ее разум попал под контроль врага, девушка не сдалась. Иначе нельзя было объяснить то, что взрыв она активировала еще до приближения к Лазу, давая ему тем самым возможность хоть немного подготовиться.
Сердце наполнилось горечью. Ронда влюбилась в него безответной любовью и в итоге, кажется, спасла от стопроцентной смерти. А что он, Лаз, сделал для нее? Ничего. А сколько еще людей за этот год отдали свои жизни в войне, которой без него могло и не быть? Десятки? Сотни тысяч? После того, как Лаз очнулся в темнице Чибака Сиджи и вспомнил, что совершил, он дал себе зарок, что не будет думать о тех, кто умер по его вине. И долгих четыре
Да, он говорил Фаусту, что, если ради выживания мира нужно будет убить тысячу, десять, сто тысяч, миллион человек — он это сделает. Потому что семьсот миллионов людей в любом случае важнее. Но это не означало, что подобное далось бы ему без труда. Смерть есть смерть, и каждая жизнь, оборвавшаяся по его решению, останется на совести Лаза навечно.
Он поступал так, потому что больше было некому. Не было никого, кто смог бы забрать у него часть этой ноши. Но было ли это правильно?
Перед глазами всплыло лицо Ронды. Потом искаженная болью морда Турбаса Дайло, оборотня. Эмина, с ужасом глядящая на того, в кого совсем недавно почти что влюбилась. Его мама со страшной раной на шее, лежащая у его ног, истекая кровью. Дети Лани.
Нет, это не было правильным решением. Но и неправильным тоже не было. Это было просто ЕГО решение, ни больше, ни меньше.
Он, Лазарис Морфей, не бог и не может знать всего, что произойдет. Те выборы, что он совершал в своей жизни, в конце концов могли приводить к совершенно противоположным последствиям. Выбор жизни мог повлечь за собой смерть, а убийство – сохранить жизнь. Сами по себе решения не могут быть правильными или неправильными, все определяют последствия, что они за собой повлекут.
И, что же, если смотреть на это с такой точки зрения, то его жизнь, наверное, была все-таки больше правильной, чем неправильной. По крайней мере на этот момент. На момент его смерти.
Лаз не боялся умирать. Он уже умер однажды, так что, даже если на этот раз его не ждет новое рождение, ему будет все равно. Он и так прожил почти на тридцать лет больше, чем должен был. Так что, устроившись поудобнее, он приготовился ждать конца…
Кап…
Кап…
Кап…
В мир тьмы, без звуков и ощущений, вдруг проникло нечто чужеродное. Тут этого точно не должно было быть, но Лаз отчетливо видел, как черноту рассеивают крошечные капельки света. Они почти сразу растворялись, тьма была несоизмеримо больше, но, как ложка дегтя портит бочку меда, так и тут, одна-единственная капля света портила идеальность окружающей тьмы.
Кап…
Кап…
Он знал, что это. Айна плакала по нему. Как-то исподволь, незаметно, тьма забрала у него мысли о ней, словно боялась, что они лишат его должного покоя. И боялась не зря.
Лаз рванулся снова, изо всех сил и даже больше, и тьма, подточенная капельками света, начала уступать. Медленно, очень медленно, но он все-таки начал выбираться из черноты на поверхность.
Слишком медленно. Когда он смог, еще неясно, очень сумбурно, ощутить, что происходит снаружи, Рудгерт уже пронзил грудь Принцессе и подходил к Айне. Времени на то, чтобы выбраться в реальность окончательно катастрофически не хватало. Да и даже если бы хватило, он сейчас не то, что сражаться, даже говорить не был способен.