Механика хаоса
Шрифт:
Ему понравилось, что его назвали майором, хотя у него не было воинского звания. Только регистрационный номер в особой книге турецких спецслужб.
Он переночевал в штабе. Капитан уступил ему свою койку. Ночь прошла быстро. На следующее утро водитель в штатском отвез его на другую виллу, расположенную в нескольких километрах дальше, в Суруче. Здесь, как и повсюду в этой части мира, по повседневной жизни людей прокатилась война. Палаточные городки, шеренги гробов… По полям ездили бульдозеры, рыли братские могилы и ровняли площадки под новые сборные сооружения. Образовалось уже пять лагерей беженцев, в основном заполненных курдами. На обочине шоссе больше недели стояли грузовики с продовольствием в ожидании разрешения попасть в Кобани.
Дом
Левент наблюдал за происходящим из окна второго этажа, не в силах преодолеть возбуждения. Тот факт, что этот тип явился с пунктуальной точностью, укрепил его в приятном сознании, что он, как и его гость, принадлежит к особой касте лиц, которые не обязаны подчиняться законам обычной жизни. На пороге показался худощавый, почти тощий мужчина, одетый на западный манер.
– Ас-саляму алейкум! Рад встрече с вами. Зовите меня Мурадом. Это имя, которое вы вписали в мой паспорт, не так ли?
Он говорил на грамотном английском, но со странной интонацией, короткими фразами и тщательно выговаривая каждое слово. Левент подумал, что он, возможно, пытается скрыть свой акцент. Аскетичное лицо, хищный профиль, ежик черных волос. Лет сорока. Коллеги Левента так и не сумели установить его подлинную личность. Единственное, что им удалось выяснить: он родом из Ирака, офицер, служил в армии при Саддаме Хусейне, несколько лет назад примкнул к исламистам. В настоящее время представлялся одним из лидеров Исламского государства, отвечающим за международные связи, что, впрочем, не значило ничего.
– На таможне у вас не возникло…
– …сложностей? Нет, благодаря вам никаких. У меня были безупречные проездные документы.
– Можете использовать их снова сегодня вечером. Пересекайте границу через тот же пропускной пункт. Но имейте в виду: у них ограниченный срок годности. Если завтра после семи часов вы предъявите эти документы, вас немедленно арестуют.
Их разговор длился три часа. Они поддерживали контакт уже давно, но лично встретились впервые. Мурад вел беседу, которую сам обозначил как «общий обзор горячих тем», весьма методично. Для начала он настоял, что их встреча должна сохраниться в полной тайне.
– Это необходимое предварительное условие, – со странной улыбкой сказал Мурад.
– Мы не знакомы, – кивнул Левент. – И никогда не виделись. Никакой встречи не было.
Затем начался углубленный обмен сведениями о положении в Сирии, о намерениях курдов («Мы высоко ценим, что вы не полностью перекрыли источник информации на эту тему», – без улыбки сказал Мурад), об Ираке, Мали, Ливане, Египте, Ливии и, разумеется, о Кобани. Мужчины разговаривали нейтральным тоном, ни на секунду не отводя друг от друга глаз. Каждый оставался предельно сосредоточенным.
Мурад сидел скрестив ноги и то и дело закуривал, не докурив до конца ни одной сигареты. Тонкий нос с горбинкой, две горькие складки вокруг рта, подстриженная глянцевая бородка… На худощавом лице застыло самодовольное выражение человека, много раз уходившего целым и невредимым после атак американских дронов. Левент, сидевший напротив, выглядел более рыхлым, упитанным и слабым (отчасти он таким прикидывался). Он внимательно слушал собеседника (он привык молчать, давая другому высказаться), буравя его взглядом своих черных глаз, что не мешало ему время от времени прерывать его очередью коротких прямых вопросов, точность которых порой приводила того в замешательство.
Ни тот ни другой ничего не записывали.
Сети, финансирование, вооружения, отношения с «дружественными» государствами – они обсудили все. Обменялись общими соображениями преимущественно политического характера. Разумеется, не обошли молчанием и проблему «дезы» и обмана.
Мурад не стесняясь пускал в ход искусство подхалимажа, но после каждого его комплимента в мозгу Левента загорался сигнал тревоги.
Словно два кота, они наблюдали друг за другом и обнюхивали друг друга, готовые выпустить когти, и схватить все, что будет можно схватить, но не забывали и о поиске точек соприкосновения и взаимных интересах. Последним пунктом обсуждения стала Ливия. Из этого разговора, которого никогда не было, каждый извлек свою выгоду и уже прикидывал, как использует полученные сведения. Левент открыл окно и попросил сторожа, дежурившего в саду, принести два кофе. Но до того, как тот появился с синим пластиковым подносом в руках, Мурад поднялся и стал смотреть на горящий Кобани.
– Последняя деталь, – не оборачиваясь от окна, проронил он.
До сих пор ни о каких «деталях» речи не шло.
– Я полагаю, пора активизировать наших агентов в Триполи и в Париже.
– Цель? Франция?
– Именно. Цель – Франция. Красиво звучит.
– На будущей неделе я буду в Триполи.
5
Торбей – Большой Пирог, пригород Парижа, Франция
На автобусной остановке внешнего бульварного кольца трое бородатых мужчин в куртках с капюшонами били подростка. Прохожие обходили их стороной; проезжающие мимо автомобили, не жалея шин, прибавляли ходу. На этой остановке, расположенной неподалеку от лицея, постоянно шли разборки между местными рэкетирами и ворьем, но в последние недели некая банда объявила войну его директрисе. Вина этой женщины состояла в том, что она публично, через прессу, сообщила о своем намерении добиться поступления лучших выпускников лицея в одну из парижских высших школ. Дабы скрепить союз между лицеем имени Жака Превера, официально включенным в список школ «приоритетного развития», и престижным университетом с улицы Сен-Гийом, в Тор-бей лично приехал директор Института политических исследований. «Для нас огромная честь встретиться с вами», – сказали ему два или три лицеиста.
С того «памятного», по выражению журналистов, дня участились случаи нападения на школьников. Салафиты поджидали хороших учеников на выходе из лицея, грабили их и избивали. Это продолжалось около месяца и уже перестало кого-либо удивлять. Накануне вечером кто-то сорвал и расколотил бейсбольной битой ближайшую к лицею камеру видеонаблюдения. Свидетелей происшествия не нашлось. Сегодня утром напали на школьника лет тринадцати-четырнадцати. Лупили куда попало. Мальчишка кричал по-арабски и пытался закрывать руками голову, пока его не повалили на землю и не начали бить ногами. Один из нападавших, самый здоровый, схватил его за волосы, приподнял и нанес ему удар ногой в живот, а потом швырнул лицом на асфальт. Второй разодрал его рюкзак и вывалил содержимое на дорогу. Во все стороны разлетелись тетради. После этого все трое нырнули в ожидавший неподалеку черный «гольф». Мальчик с трудом поднялся с земли и, согнувшись вдвое, побрел прочь. Рубашка у него была в крови.
За этой сценой молча наблюдал черный подросток. Длинный, тощий как палка, с курчавыми волосами и в круглых очках. В его облике проскальзывало что-то детское. На нем была шерстяная куртка; на ногах, которым позавидовал бы прыгун с шестом, – спортивные штаны с молниями внизу, на щиколотках. По его телу пробежала дрожь. Тряслось все – мышцы, сердце, нервы. Потом он усилием воли отключил свои органы чувств. Он научился впадать в своего рода сенсорную спячку всякий раз, когда сталкивался с вещами, которых не желал видеть, – с жестокостью или сексом. Он воспринимал их умом, но не чувствами. Тут он сообразил, что скоро сюда подоспеет полиция и ему может не поздоровиться, добежал до автобусной остановки, подобрал пенал (очень красивый, из зеленой искусственной кожи, внутри был даже циркуль) и единственную уцелевшую книгу и скрылся в лабиринте окрестных дворов.