Механизм пространства
Шрифт:
Звякнули стекла.
Эхом отозвался смех хрустальных колокольчиков.
В окно, открытое настежь, ворвался снежный вихрь – закрутил, завертел, запорошил глаза. Каюта осталась далеко позади, во мгле бурана. Баронесса исчезла за пляской вьюги – проводник, образ, ключик, запускающий Механизм Времени. Двойная спираль, знакомая по прошлым визитам, окружила Огюста, увлекая за собой.
Хрусталь, шелест, шепот:
Кто сквозь годы к нам спешит,В нашу компанию, к Маржолен?ЭтоПолет ускорился. Огюста швырнуло вперед – им, как ядром, выстрелили из пушки, пробив насквозь грань Большого Кристалла. Переход от головокружительного полета к полной неподвижности ошеломил. Потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. Когда это удалось, Шевалье отважился открыть глаза.
Над головой, сколько хватало зрения, простиралась лазурь небес. Кое-где кисть художника, окунувшись в известку, добавила мазки облаков. В зените, обрамлен дюжиной горластых чаек, висел угольно-черный ромб. Его можно было бы принять за дыру, ведущую во мрак космоса, если бы ромб не перемещался.
«О боже! – подумал атеист Шевалье. – Это же летательный аппарат!»
Ромб вспыхнул радужным сиянием. Огюст зажмурился, ослеплен, а когда вновь открыл глаза – ромб уже почернел, продолжив свой неторопливый путь.
– Что это?!
– Орбитальный накопитель информации.
Небо крутнулось. Совсем рядом возник тускло блестящий бортик. Под ним, не доходя до края на пару дюймов, лениво плескалась буро-зеленая жижа. В футе от Огюста из жижи, лоснясь, торчал отросток толщиной в палец. На конце «пальца» вместо ногтя имелся глаз, живой и любознательный. Расширился зрачок, радужка сменила цвет с серого на карий; явственней обозначились прожилки сосудов…
Паника захлестнула рассудок. Кровь Христова! Он угодил прямиком в адский лабиринт! Сейчас едкая масса растворит добычу, как желудочный сок – кусок антрекота. А глаз для пущего удовольствия пронаблюдает за процессом пищеварения. Огюст рванулся, силясь выбраться из тошнотворной трясины…
Он не чувствовал своего тела!
– Успокойтесь, – мягко сказал глаз. Чем он говорил, Огюст не понял. – Вам ничто не угрожает. Вы в полной безопасности. Ваше физическое тело осталось в хроносекторе постоянного обитания. Здесь находится только волновая голографическая решетка супергено-континуума вашей личности. Вернее, часть ее темпоральной проекции…
– Вы по-человечески говорить умеете? – страх придал Шевалье здоровой наглости. – По-французски?!
– Извините, – глаз попался вежливый. – Мне казалось, я говорю по-французски. Просто в научной терминологии вашего хроносектора нет подходящих определений. Упрощаем: ваш разум, или, если вы религиозно ориентированы – ваша душа, находится здесь. Частично. А тело – там. Целиком. Так понятнее?
– Да, – Огюст хотел кивнуть, но не сумел.
Ему послышался вздох облегчения. Жижа плеснула, скручиваясь липкими кольцами. Глаз моргнул, затянувшись белесой пленкой, и вновь просветлел.
– Значит, я – призрак? Душа без тела? Почему я тогда не могу двигаться?
– Вы не призрак. Ваша душа, – Шевалье явно попал в разряд «религиозно ориентированных», – временно вошла в коллективную плоть нашей поисковой лаборатории. Вы не можете ею управлять. Нет навыков биологической организации материала. Кроме того, у вас ограниченный доступ к морфо-двигательным функциям.
– Коллективная плоть? Лаборатория? Вот эта жижа?!
– Жижа? Какое у вас оригинальное чувство юмора… Думаю, мы найдем общий язык. Позвольте, я покажу вам со стороны.
Миг – и Огюст воспарил над лабиринтом. С высоты птичьего полета тот походил на громадную лужу рвоты. Казалось, великан Гаргантюа, обожравшись в харчевне, решил проблеваться на пляже тропического островка. В ближайшей к морю ячейке из жижи торчали два глаза на стебельках-отростках, словно ниже притаился исполинский краб.
Глаза таращились друг на друга.
– Вы захотели осмотреться. Мы пошли вам навстречу, вырастив периферийный орган зрения.
– Второй глаз – мой?!
– Наш общий. Мы его предоставили вам в аренду.
– Почему же я смотрю на него со стороны?!
– Боюсь, мне будет сложно это объяснить. Пространственное смещение точки обзора и фокусировки за счет частичной виртуализации. Самая грубая аналогия, доступная вам: испарение воды, образование пара или облаков – а затем обратная конденсация в жидкое состояние. Сейчас мы с вами – облака, волновые испарения плоти.
У Шевалье возникло подозрение, что его в здешнем аду держат за недоумка. За папуаса, терзающего вопросами профессора физики: отчего паровая машина пыхтит, и можно ли ее кормить травой? Сделалось обидно за свой просвещенный XIX век. Захотелось крикнуть в лицо глазу (знать бы еще, где у него лицо!):
«Прекратите! Я цивилизованный человек!»
Но он промолчал.
«Если это Грядущее, я для них – дикарь. Прав был ангел-лаборант, обижаться не на что. Почему глаз вообще тратит на меня время? Зачем папуас физику? Полы в лаборатории мыть? Или дело обстоит хуже… Зачем папуас – хирургу? Доброму доктору со стальной пилкой?»
Не ощущая тела, Огюст тем не менее легко управлял собственным взглядом. Глаз на стебельке, выданный ему «в аренду», при этом оставался неподвижен. Эфирный Шевалье медленно дрейфовал над ячейками. Время от времени верхушка то одной, то другой из пирамид, окружавших лабиринт, вспыхивала мертвенно-голубым светом, будто стремясь наглядней высветить безумие происходящего.
Лениво шуршал прибой. Языки волн, пенясь слюной, лизали белый коралловый песок. На пригорке философски качали листьями волосатые пальмы. С высоты была видна другая оконечность острова, имевшего около четырех лье в поперечнике, и восьми – в длину. У берега обнаружились четыре строения без окон, с круглыми крышами-шляпками – точь-в-точь вылезшие из грунта шампиньоны.
Возле крайнего «гриба» загорал, вольготно раскинув руки, голый человек. Не крылатый демон, не морское чудище, не бурая масса с торчащими из нее глазами – человек! На вид – совершенно нормальный и вполне довольный жизнью.