Механизм Времени
Шрифт:
– У-удуш-ш-шу-у-у-у!
Пыль была влажной и ледяной, как песок на отмелях Эресунна. Авангард Нептунова воинства, подкрепленный африканским ветром. Моргая, плохо видя цель, Зануда выстрелил по ближайшей гиене – навскидку, с колена.
– Торвен! Мы здесь!
Голоса сзади – Эрстед с Волмонтовичем бежали по лестнице. И молчание впереди – в воротах. Там, в проломе, Командором, явившимся в ночи за грешным доном Хуаном, стоял Ольгер. Нет, плыл – медленно и неумолимо. Кто-то всемогущий – но не всемилостивый! – приподнял махину над
За принцем гурьбой валила свита – плечом к плечу, едва протискиваясь в отворенный вход. Мертвецы тоже изменились – шаг затвердел, руки-плети сжались в кулаки, готовясь к доброй потасовке. У крайнего – сабля или длинный нож...
Проклятый колокол! Взбодрил своих!
Торвен взглядом поискал Пин-эр. Почему-то казалось, что девушки он не найдет. Вместо китаянки обнаружится рычащий монстр, дракон с чешуйчатым хвостом... Вот! Не дракон, не пес-цербер – хрупкий мотылек в центре пыльного облака. Кружит в танце с двумя тварями. Порхает с одного плотоядного цветка на другой, отряхивает с лепестков черно-багряную пыльцу.
Донна Анна лицом к лицу встречала Каменного Гостя, заслоняя любовника собой. Офелия с отравленной шпагой рвалась к безумцу Гамлету: «Принц, у меня от вас есть подношенья! Я вам давно хотела их вернуть...»
– Лейтенант!
Бабочка взлетела. Большая, ослепительно яркая – вспышка в ночи. Не песня – рык. Ненависть, презрение, надежда в едином нечеловеческом звуке. На огонь, в пламя, сама – пламя, сама – пожар. Расшвыривая утопленников, опережая гиен, Пин-эр неслась вперед – молния из тучи, дочь грозы, хлопая убийственными крыльями...
...и врезалась в статую.
– Уходим, Торвен!..
В голосе полковника – усталость и боль. Видать, заныла сломанная рука. Зануда с сочувствием вздохнул. Он еще успел увидеть, как погиб Ольгер, Принц Датский. Страж-изменник Эльсинора вздрогнул, пошел сеткой трещин, валясь с поддерживающей его ладони. Миг – и рукава халата взметнулись над грудой бессильного мрамора.
А бабочка уже гнала растерявшуюся свиту прочь со двора.
– Уходим, уходим...
Надвинулся громоздкий силуэт Башни. Зануду тащили под руки, не давая оглянуться. Он мог только слышать. Далеко позади, вне замка, бабочка заканчивала свою песнь. Ей вторил гром – гроза наконец-то одумалась, накрыла Эльсинор рокочущим покрывалом. Дождь медлил, зато трезубцы молний – настоящих! – били, не переставая.
Одна, другая, третья...
Его ослепило. Словно какой-то шутник решил порадовать защитников фейерверком. Горящие цветы расцвели над черепицей крыш. Вернулся день, обнажив скрытое – ровный квадрат двора, острый силуэт донжона, гладкую кладку Башни, застывшей в грозном молчании.
– То была галерея, панове? – с истинно светским любопытством осведомился князь. – Когда мы уходили, юнаки носили туда порох...
– Да, – подтвердил Эрстед. – Казимир, бери левее. Подземный ход – там.
Башмаки скользнули по булыжнику. Глухо ударил о камень приклад – ружье упрямый лейтенант Торвен волок с собой. Цель была близка – открытая дверь первого этажа, одна из нескольких в этом крыле. Такая же, как сестры-близняшки, за исключением странных колонн по бокам – массивных, темных до черноты. Теперь, когда деревянная галерея взорвана, попасть в Башню можно лишь отсюда.
...бабочка!
Посмотреть назад он сумел на пороге, когда его отпустили. Оперся на ружье, крутнулся, устоял на ногах. Двор пуст и гол. У ворот плавает серое облачко. Шум драки стих. Стал слышен перестук капель по брусчатке – дождь соизволил начаться.
Дождь...
– Все готово, гере Эрстед!
Их встречали. Дон-кихотская бородка – и рыжая шевелюра.
– Вы идите, а мы за вами!
– Мы Арне дождемся. Он на донжоне... наблюдатель...
– Вместе, – разлепил губы полковник. – Мы тоже... Подождем.
Дождь свирепел, не капал – лил вовсю. Гроза разбушевалась. Молния, молния... Земля подпрыгнула. Неужели рьяные викинги решили взорвать галерею по второму разу? Для пущей верности?
– Громоотвод! – Дон Кихот переглянулся с рыжим. – Прямо в Башню!..
Настал черед переглядываться остальным. Расхохотался Андерс, оскалил зубы гере Зануда, сверкнул окулярами Волмонтович.
– Банка!!!
– Живем, майне герен!
– Я здесь!
Из темноты вынырнул паренек в насквозь мокрой одежде. Белокурые волосы – торчком, в левой руке – кавалерийский пистолет, определенно из экспозиции. Пятый зал, отдел «Семилетняя война».
– Гере Эрстед! Когда я уходил с донжона... У берега... словно каша вскипает!..
Зануда хотел переспросить, уточнить у торопыги. Каша – какая именно? Со смальцем или без? И вообще, что за поэзия в устах будущего ученого? Хотел, да не успел.
– Пин-эр!
Сцена седьмая
Ах, наш милый Андерсен!
1
Девушка шла по двору – спотыкаясь, опустив голову. Исчезла бабочка, сгорела в огне; спета ужасная песнь. Шелк халата – в мокрой грязи. Затерялся тонкий поясок. Влажные, отяжелевшие волосы упали на плечи.
Усталый, еле живой человек уходил от Смерти.
Смерть не торопилась – ползла сзади. Гиены трусили осторожной рысцой, стараясь не подходить слишком близко. Топали «потопельники» – обмякнув, утратив боевой задор. Топ-топ-топ...
– Целься!
– То им, пшепрашам, как элефанту – дробина, – Волмонтович одернул сюртук, аккуратно снял окуляры, отдал полковнику на хранение. – Арии не обещаю. Литвинская партизанская, a capella. «Песня повстанческого коня», господа...
Постоял секунду-другую, собираясь с силами.
Бледность вернулась на щеки князя. Не воск манекена – синева стали. Как у покойника, заострились черты лица. В глазах, запавших от усталости, отразились вспышки молний: горячие, желто-алые огоньки. Дрогнули сухие губы: