Мекленбургский дьявол
Шрифт:
– Что же, если твой друг присягнет мне и будет служить не на страх, а на совесть, я могу помиловать его. Что скажете, сеньор?
– Я готов.
– Отлично! Безе, можешь забрать этого человека. Он переходит под твою руку со всеми вытекающими из этого последствиями.
– Гер инженер, – взмолился Снуре. – Как видно, вы имеете влияние на его величество, замолвите и за меня словечко, а уж я, клянусь честью, не подведу вас!
– Не уверен, что смогу быть вам полезным, – поморщился француз, – вы совершенно напрасно вели себя столь вызывающе, да еще
– Покойную? – изумился швед, да так и остался стоять с разинутым ртом.
Пока он так стоял, я обратил внимание на другого пленного – высокого чернявого человека с перевязанной головой и в донельзя испачканном землей и кровью кунтуше, некогда украшенном золотым шнуром и позументами. Но, несмотря на ранение и потрепанный вид, он старался держаться с достоинством. И, судя по выражению лица, хотел что-то сказать.
– Как твое имя? – резко спросил я его по-немецки.
– Капитан Дину Мургулец к вашим услугам, – неожиданно ответил он мне на вполне понятном русинском.
– Ты – валах?
– Так, ваше величество.
– Насколько велик ваш отряд?
– Был большой, пока не понесли потери. Турки старались ставить нас на самые опасные места. Осталось мало. Всего две сотни.
– А немцев?
– Здоровых столько же, – с горечью отозвался Бенце. – Из шести сотен уцелела едва треть.
– А кто еще есть?
– Сейчас трудно сказать, – пожал плечами немец. – В войске Ибрагим-паши хватало арнаутов, набранных среди албанцев, греков, сербов и босняков, но еще больше имелось райя или, как у вас их называют, «посошной рати» из кафинских греков и армян. И если многих воинов мы потеряли, то большинство простолюдинов живы и здоровы.
– Ваше величество, – продолжил Мургулец, – мы давно живем под властью султана и исправно служим ему, хотя, конечно, у нас нет причин любить османов. Вы победили и вольны расправиться с нами, поскольку считаете изменниками веры. Не буду спорить с вашим величеством, это глупо, да и бесполезно. Но я готов заплатить выкуп за своих людей… равно как и за всех христиан, угодивших к вам в плен.
Последние слова вызвали всеобщее удивление, и все присутствующие обернулись к капитану.
– Ты настолько богат?
– Я – нет. Но вот султан Осман – да.
– Он заплатит за тебя?
– Государь, позволено ли мне будет подойти к вам ближе, ибо то, что я желаю сказать, не предназначено для чужих ушей.
– Ты меня интригуешь, – усмехнулся я и, поднявшись с кресла, подошел к валаху.
– Перед самым появлением вашего войска Ибрагим-паша получил жалованье для янычар и топчи и, разумеется, не стал его выплачивать.
– Почему «разумеется»?
– Он намеревался пойти еще на один штурм, – охотно пояснил капитан Мургулец. – После боя число получателей обычно уменьшается.
– Эту страну погубит коррупция, – усмехнулся я. – О какой сумме, по-твоему, идет речь?
– Султан Осман прислал сюда почти шесть тысяч янычар. Жалованье им во время войны минимум шесть акче в день. Поскольку платится оно раз в три месяца, то это не меньше трех с половиной миллионов. Ведь янычары не единственные, кому следует платить жалованье.
– Но ты уверен, что серебро в лагере?
– По крайней мере, большая его часть. И я знаю, где именно.
– Хм. Среди прочей моей добычи?
– Совершенно верно, ваше величество, – слабо улыбнулся капитан. – Но не в казне. Вам, вероятно, не хотелось бы, чтобы ее первыми нашли казаки?
– Пожалуй, это так. Скажи, капитан, я не слишком хорошо осведомлен о делах в вашем отечестве, но мне кажется, что ты принадлежишь к одному из знатных тамошних родов?
– Вы напрасно принижаете свои знания, государь. Это действительно так, я из старинного боярского рода.
– Хочешь поступить вместе со своими людьми ко мне на службу?
– С большой охотой!
– А ты, Бенце? – повернулся я к трансильванцу.
– Для нас было бы честью служить такому славному государю, как вы!
– И я, с вашего позволения, желал бы, – заикаясь от волнения, заявил швед.
– Тебя еще не повесили? – картинно удивился я, но видя, как переменилось его лицо, не смог удержаться от усмешки. – Коли так, беру и тебя тоже. Но с одним условием.
– Все что угодно!
– Впредь постарайся тщательней следить за своим языком. Господа, с этой минуты вы все приняты на русскую службу! Я ценю краткое слово и быстрое дело и не терплю предательства и нерадения! А паче всего – трусости на поле боя и глупости среди начальствующих! Помните это. Сейчас временно поступаете в распоряжение полковника Панина. Все приказы его исполнять, как мои. Все понятно? Тогда можете идти.
Еще короче вышел разговор с греками и армянами – крымскими «черными мужиками» – кафинцами и поморянами (жителями южного побережья). Сразу обозначил, что отпускать их не собираюсь. Пусть работают на строительстве крепости, а потом поселю их в этих местах по берегам Азовского моря.
Старшина греков, седобородый крепкий дядька лет пятидесяти осмелился возразить:
– Как же нам без семей?
– Это самое простое. Скоро всех сюда доставлю. И семьи, и имущество прямиком из Кафы!
А спустя еще час, когда новость о предстоящем походе со скоростью степного пожара разлетелась по войску, в каюту заглянул новоявленный орденоносец и герой Федор Панин.
– Государь, дело срочное к тебе.
– А, кавалер, заходи! Что случилось?
– Разбирались по твоему приказу с пленными, и среди них «черные» мужики из местных указали на воинов из Тамани, Керчи, Кафы.
– Так, с этого момента поподробней. Продолжай!
– Ну, что… Я их тут же забрал, допросил. Все правдой оказалось. Поведали мне басурмане, что паша для похода большую часть и без того малых сил с тех крепостей увел. Выходит, там сейчас и воинов почти нет, одни сторожа на воротах. Вот я и подумал. Если мне каторгу взять, охотников своих янычарами обрядить и самому в турецкий наряд одеться да пойти сначала к Тамани, а потом и прочие навестить места. Глядишь…