Мексиканский для начинающих
Шрифт:
Васька, поняв, что посылают, побрел неведомо куда, размышляя о неисчерпаемости национального вопроса:
«Вот пример расшатанного самосознания! Мексиканский продавец шнурков – кто он такой?» – Васька оглянулся оценить физиономию, но, выбитый из колеи продавец уже свернул шнурочный лоток.
«Да, легко сказать – я мексиканец! А что, простите, за этим стоит? Большой компот из ацтеков, испанцев, толтеков, итальянцев, тарасок и прочих таинственных ингредиентов. Не компот, а зелье! То ли приворотное, то ли отворотное. Может ли сложиться национальный характер за пятьсот лет, прошедшие с тех пор,
Чего-то наблюдалось, витало в воздухе, создавая латиноамериканскую атмосферу, определить которую мудрено. Зелье булькало, пузырилось, выплескивалось, испуская ароматы и миазмы. Словом – кипело. И до холодца было далеко.
– Вавилонское смешение! – буркнул Васька и ощутил в кармане десятитысячную пачку. Национальный вопрос сменился экономическим.
Можно гулять, оставив самосознание продавцу шнурков, – пойти в любой ресторан, нажраться мороженого или кукурузы на палочке, сесть в такси и осмотреть весь город, взять на прокат яхту или водный мотоцикл, подарить Шурочке драгоценный перстень… Все возможно благодаря двоюродной бабушке.
Но, превратившись в состоятельного джентльмена, Васька, как говорят в народе, зажидился.
«Чего деньгами швыряться, когда браслет есть? – думал он. – Не будем торопиться! Осмотримся, приценимся…»
Там и сям торговали цветами невиданных пород, и Васька вспомнил, что обещал Шурочке орхидеи.
«Но хрен же их разберет, где тут орхидеи, – лукавил он. – К тому же быстро вянут! Смешно покупать дорогую вещь на пару суток».
Обойдя ряды, Васька выбрал скромные могильные цветочки – без претензий. Торговался так исступленно, что тетка махнула рукой и отдала букетик даром. Он слегка попахивал тронутой дичью, но – раз нюхнешь, сто посмотришь.
Главное в цветах – приятность для глаза. Хочешь нюхать, прысни одеколону!
Погрузившись в автобус, Васька долго препирался с кондуктором, делая вид, будто не понимает, о чем, собственно, речь – разве надо брать билеты? что за новости? что за нравы? какие такие билеты, когда в остальном мире проезд бесплатный?
Он выскочил у светофора довольным зайцем.
Кстати, кролик Точтли был потрясен. Эти органические изменения застали его врасплох. Он манил Ваську в уютные притоны, в бары, где богатые женщины средних лет поджидают умелых кавалеров, в шумные дискотеки, наполненные ароматным девичьим потом, но – увы!
Глядя на браслет, словно на верный компас, Васька стремился в отель, прикидывая, сколько же всякой всячины мог бы сожрать и выпить за те часы, что провел вовне.
И кролик Точтли опустил уши.
«Еще такой денек, – грустил он, – и покину это логово! У Сероштанова, небось, повеселее будет, без заминок».
Короткий вечер покоя
В отеле поджидала записка от мнимого Гаврилы. Конспиративного характера.
«Брат! В гольф-клубе поет Паваротти. Знает меня в лицо. Место встречи на острове. Забыл название. Кажется, Тарпеда. Впрочем, тут один – отовсюду видать. Привет от Хози и малютки. Твой Гэ. P.S. Да здравствует Пангея! Это пароль.
А в креслах у бассейна сидели Шурочка и Пако. Завидев Ваську, они оживились. Шурочка
– Что же ты, Васенька? Я беспокоилась, дорогой! Не пропадай надолго – мне скучно с этим типом…
Васька, уже сожалея, что пожидился на орхидеи, протянул букетик, и Шурочка первым делом, конечно, понюхала.
– Изысканно! Что-то французское – не пойму…
– Слишком-то не вникай. Гляди со стороны.
Пако, подмигивая, дружески хлопал по спине.
– Мачо! Мачо русо! [27]
27
Русский самец.
Ваську тронула теплота встречи.
Он расслабился, как у домашнего очага. И подозрения бабы Буни казались сильно преувеличенными. Шпионские страсти! Чем плох Пако? Добрый, мохнатый малый. Да и Шурочка не особенно в сетях бьется!
О, приятно было сидеть в кресле между баром и бассейном, глядя сквозь Шурочкин нежный профиль, как в залив входят громадные белые корабли отдохнуть после океанских скитаний. Спешно опускалась черная тропическая ночь, ограничивая обзор самыми близкими существами. Все вдруг исчезло в успокоительном мраке, и Васька различал только две фигуры. По левую руку, как белое облако, маячил бармен. По правую – будто Млечный путь, светилась Шурочка.
Она перетягивала. Ступить на Млечный путь – вот чего хотелось Ваське с давних пор! И Шурочка не просто влекла, как физическая единица женского пола, но вызывала именно те ощущения, что возникают при взгляде на Млечный путь – зыбкая бесконечность, окунуться в которую страшно и желанно.
Нет-нет, Шурочка не имела ничего общего с теплыми, но ограниченными морями, как чудилось когда-то Ваське. Она – Млечный путь! С его светом и черными пропастями, за которыми все же – опять свет: бледное мотыльковое трепетание миллиардов свечей пред немыслимо далеким алтарем.
Ваське, бывало, снилось – он идет по Млечному пути, готовый при неверном шаге обрушиться неведомо куда. И вновь родилось такое чувство. Неверный шаг и – кончено!
«Как быть? – замер он с поднятой, фигурально выражаясь, ногой. – Что предпринять? Не лучше ли убраться восвояси? Любое слово неуместно!»
И впрямь, что скажешь Млечному пути? Глупо затевать с ним разговоры!
Для прочих созвездий, к примеру, для Большой Медведицы есть вероятность подыскать приличествующую тему: что Малая – не подросла? как ваши медвежата?
Но только совсем пропащие пытаются беседовать с Млечным путем. Его возможно лишь осязать!
И Васька для начала робко возложил руку на млечное колено.
Признаемся – не оригинально. Миллионы рук за истекшие тысячелетия возлагались на миллиарды коленок. И даже сейчас, именно в сию секунду, уверен, – кто-то возлагает на чье-то. Но вечная привлекательность этого акта в том, что каждый возлагающий мнит себя первопроходцем, открывателем Америки, на которой, к слову сказать, уже до хрена народу проживало. Правда, наиболее умудренные склоняются к трезвой мысли о более полном освоении давно открытых пространств, – культивации, поиску и разработке месторождений, взращиванию плодово-ягодных угодий.