Мелкий бес
Шрифт:
Людмила не была ни вчера, ни сегодня. Саша истомился ожиданием и уже перестал ждать. И вдруг она пришла. Он засиял, бросился целовать ее руки.
— Ну, провалились, — выговаривал он ей ворчливо, — двое суток вас не видать.
Она смеялась и радовалась, и сладкий, томный и пряный запах японской функии разливался от нее, словно струился от ее темно-русых кудрей.
Людмила и Саша пошли гулять за город. Звали Коковкину, — не пошла.
— Где уж мне, старухе, гулять! — сказала она, — только вам ноги путать буду.
— А мы шалить будем, — смеялась Людмила.
Теплый воздух, грустный, неподвижный, ласкал и напоминал о невозвратном. Солнце, как больное, тускло горело и багровело на бледном, усталом небе. Сухие листья на темной земле покорные лежали, мертвые.
Людмила и Саша спустились в овраг. Там было прохладно, свежо, почти сыро, — изнеженная осенняя усталость царила между его отененными склонами.
Людмила шла впереди. Она приподняла юбку. Открылись маленькие башмаки и чулки тельного цвета. Саша смотрел вниз, чтобы ему не запнуться за корни, и увидел чулки. Ему показалось, что башмаки надеты без чулок. Стыдливое и страстное чувство поднялось в нем. Он зарделся. Голова закружилась. «Упасть бы, словно невзначай, к ее ногам, — мечтал он, — стащить бы ее башмак, поцеловать бы нежную ногу».
Людмила словно почуяла на себе Сашин жаркий взор, его нетерпеливое желание. Она, смеючись, повернулась к Саше, спросила:
— На мои чулки смотришь?
— Нет, я так, — смущенно бормотал Саша.
— Ах, у меня такие чулки, — хохоча и не слушая его, говорила Людмила, — ужасно какие! Можно подумать, что я на босые ноги башмаки надела, — совсем тельного цвета. Не правда ли, ужасно смешные чулки?
Она повернулась к Саше лицом и приподняла край платья.
— Смешные? — спросила она.
— Нет, красивые, — сказал Саша, красный от смущения.
Людмила с притворным удивлением приподняла брови и воскликнула:
— Скажите, пожалуйста, туда же красоту разбирать!
Людмила засмеялась и пошла дальше. Саша, сгорая от смущения, неловко брел за нею и поминутно спотыкался.
Перебрались через овраг. Сели на сломанный ветром березовый ствол. Людмила сказала:
— А песку-то сколько набилось в башмаки, — идти не могу.
Она сняла башмаки, вытряхнула песок, лукаво глянула на Сашу.
— Красивая ножка? — спросила она.
Саша покраснел пуще и уже не знал, что сказать. Людмила стащила чулки.
— Беленькие ножки? — спросила она опять, странно и лукаво улыбаясь. — На колени! целуй! — строго сказала она, и победительная жестокость легла на ее лицо.
Саша проворно опустился на колени и поцеловал Людмилины ноги.
— А без чулок приятнее, — сказала Людмила, спрятала чулки в карман и всунула ноги в башмаки.
И лицо ее стало опять спокойно и весело, словно Саша и не склонялся сейчас перед нею, нагие лобзая у нее стопы. Саша спросил:
— Милая, а ты не простудишься?
Нежно и трепетно звучал его голос. Людмила засмеялась.
— Вот еще, — я привыкла, — я не такая неженка.
Однажды Людмила пришла под вечер к Коковкиной и позвала Сашу:
— Пойдем ко мне новую полочку вешать.
Саша любил вбивать гвозди и как-то обещал Людмиле помочь ей в устройстве ее обстановки. И теперь согласился, радуясь, что есть невинный предлог идти с Людмилою и к Людмиле. И невинный, кисленький запах extra-muguet, веявший от зеленоватого Людмилина платья, нежно успокаивал его.
Для работы Людмила переоделась за ширмою и вышла к Саше в короткой, нарядной юбочке, с открытыми руками, надушенная сладкою, томною, пряною японскою функией.
— Ишь ты, какая нарядная! — сказал Саша.
— Ну да, нарядная. Видишь, — сказала Людмила, усмехаясь, — босые ноги, — выговорила она эти слова со стыдливо-задорною растяжечкою.
Саша пожал плечьми и сказал:
— Уж ты всегда нарядная. Ну, что ж, начнемте вбивать. Гвоздики-то у вас есть? — спросил он озабоченно.
— Погоди немножечко, — ответила Людмила, — посиди со мною хоть чуть, а то словно только по делу и ходишь, а уж со мною и поговорить скучно.
Саша покраснел и сказал нежно:
— Милая Людмилочка, да я с вами сколько хотите сидел бы, пока бы не прогнали, а только уроки учить надо.
Людмила легонько вздохнула и медленно промолвила:
— Ты все хорошаешь, Саша.
Саша зарделся, засмеялся, высовывая трубочкою кончик языка.
— Придумаете тоже, — сказал он, — нешто я барышня, чего мне хорошать!
— Лицо прекрасное, а то-то тело! Покажь хоть до пояса, — ласкаясь к Саше, просила Людмила и обняла его за плечо.
— Ну вот еще, выдумали! — стыдливо и досадливо сказал Саша.
— А что ж такое? — беспечным голосом спросила Людмила, — что у тебя за тайны!
— Еще войдет кто, — сказал Саша.
— Кому входить? — так же легко и беззаботно сказала Людмила. — Да мы дверь запрем, вот никому и не попасть.
Людмила проворно подошла к двери и заперла ее на задвижку. Саша догадался, что Людмила не шутит. Он сказал, весь рдея, так что капельки пота выступили на лбу:
— Ну не надо, Людмилочка.
— Глупый, отчего не надо? — убеждающим голосом спросила Людмила.
Она притянула к себе Сашу и принялась расстегивать его блузу. Саша отбивался, цепляясь за ее руки. Лицо его сделалось испуганным, и, подобный испугу, стыд охватил его. И от этого он словно вдруг ослабел. Людмила сдвинула брови и решительно раздевала его. Сняла пояс, кое-как стащила блузу. Саша отбивался все отчаяннее. Они возились, кружились по горнице, натыкались на столы и стулья. Пряное благоухание веяло от Людмилы, опьяняло Сашу и обессиливало его.