Мелкий снег (Снежный пейзаж)

Танидзаки Дзюнъитиро

Таэко плакала, вне себя от обиды и досады, и Сатико не знала, как её успокоить. Должно быть, говорила она, Тэйноскэ просто не сумел объяснить Цуруко всё как следует. Нельзя приходить в такое отчаяние. Да, всё вышло действительно глупо и обидно, но Таэко не должна терять голову. Она обязана подумать и о них с Тэйноскэ. Разумеется, она может поехать в Токио и высказать сестре с зятем всё, что думает, но делать это нужно спокойно, по-хорошему. Если она затеет свару, они с Тэйноскэ окажутся в очень трудном положении. Ведь не для этого же они всё время её поддерживали…

Сатико пыталась, как могла, образумить сестру, и та, дав выход гневу, со временем успокоилась и уже не заговаривала о поездке в Токио. Как видно, у неё попросту не хватило смелости осуществить свою угрозу. Сёстры больше не возвращались к этому разговору, и всё же в глубине души Сатико испытывала тревогу.

И вот однажды —

дело было в середине декабря — Таэко вернулась домой раньше обычного и сказала:

— Я бросила занятия французским.

— Неужели? — спросила Сатико так, будто эта новость не слишком её взволновала.

— И во Францию я тоже не еду…

— Вот как? Мне казалось, ты твёрдо решила ехать… Впрочем, наверное, это к лучшему, ведь в «главном доме» твою затею приняли в штыки.

— Мне безразлично, как относятся к этому в «главном доме». Дело в том, что госпожа Тамаки раздумала ехать.

— Да? А почему?

— Сразу после Нового года в её школе снова начнутся занятия, и у неё нет времени на поездку.

Поначалу, объяснила Таэко, госпожа Тамаки рассчитывала употребить на поездку во Францию время, которое потребуется для ремонта её школы. Однако, как выяснилось, здание настолько пострадало от наводнения, что, по существу, его нужно перестраивать заново, а в условиях нехватки рабочих рук и материалов это и трудно и накладно. Госпожа Тамаки долго ломала себе голову, как быть, и тут вдруг, на её счастье, она узнала, что неподалёку, в Рокко, недорого продаётся европейский домик, который можно без особых затрат оборудовать под школу. Она решила его купить, а раз так, у неё появилась возможность не откладывая возобновить занятия. Это — во-первых. Во-вторых, муж госпожи Тамаки, обеспокоенный положением в Европе, всячески отговаривает её от этой поездки. Его знакомый, военный атташе, только что вернулся оттуда и рассказывает, что, хотя после сентябрьского совещания в Мюнхене [78] отношения между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, выглядят достаточно дружественными, полного согласия между ними достигнуто не было. Англия ещё не готова к войне и поэтому пошла на некоторые уступки, чтобы усыпить бдительность Германии. Германия, в свою очередь, раскусила замысел англичан и намерена их перехитрить. Одним словом, похоже, войны не избежать, причём она может вспыхнуть в любой момент. Всё это вместе взятое и заставило госпожу Тамаки отказаться от своих планов. А стало быть, и Таэко приходится забыть о поездке в Европу. Но занятия шитьём она оставлять не намерена, что бы ни говорили по этому поводу в «главном доме». Как только школа откроется, она первой начнёт её посещать. Теперь она окончательно поняла, что должна как можно скорее стать на ноги, чтобы освободить Тацуо от необходимости ей помогать. И в этом смысле для неё тем более важно приобрести профессию модистки.

78

«…после сентябрьскою совещания в Мюнхене…»— См. прим. 74.

— Тебе-то, Кой-сан, легко рассуждать, но подумай обо мне. Что я скажу Тацуо с Цуруко, если ты не бросишь занятия шитьём?

— Ты можешь сделать вид, будто ничего не знаешь.

— Ты думаешь, это так просто?

— Но ведь я ещё продолжаю заниматься куклами, и ты вполне можешь сказать: похоже, мысли о шитьё она оставила…

— А что, если они узнают правду? Смотри, Кой-сан, смотри…

Настойчивость, с которой Таэко стремилась к материальной независимости, её решимость любой ценой вырвать у «главного дома» причитающиеся ей деньги пугали Сатико. Она понимала, что всё это чревато скандалом, в который поневоле будут втянуты и они с Тэйноскэ. Поэтому в ответ на запальчивые тирады Таэко она повторяла только одно: «Смотри, Кой-сан, смотри…»

24

И всё-таки в чем же кроется истинная причина, побуждающая Таэко во что бы то ни стало приобрести профессию и самостоятельно зарабатывать себе на жизнь? Если она по-прежнему намерена соединить свою судьбу с Окубатой (а по её словам, это именно так), то зачем ей работать? Таэко говорит, что, выйдя замуж за такого ненадёжного человека, она должна быть готова к тому, чтобы в крайних обстоятельствах иметь возможность его содержать. Но к чему думать о каких-то «крайних обстоятельствах»? Трудно представить себе, чтобы отпрыск столь богатой семьи мог впасть в безысходную нужду. Во всяком случае, вероятность этого слишком ничтожна, чтобы оправдать намерение Таэко обучаться шитью и ехать ради этого за границу. Куда более естественным для

неё сейчас было бы думать о том, как поскорее выйти замуж за любимого человека. Спору нет, Таэко, не по летам рассудительная, практичная, привыкла всё обдумывать наперёд, и тем не менее многое в её нынешнем поведении озадачивало Сатико. Она не могла отделаться от мысли, что сестра не любит Окубату и только ищет предлога, чтобы порвать с ним. Если это действительно так, то всё становилось на свои места — и поездка за границу, и стремление Таэко к материальной независимости.

В отношении Итакуры многое для Сатико тоже оставалось неясным. В Асии он больше не появлялся и, насколько ей было известно, не звонил и не писал Таэко. Но из этого ничего не следовало: большую часть времени Таэко проводила вне дома, и они вполне могли встречаться тайком. Судя по тому, что Итакура совсем перестал у них бывать, думала Сатико, дело обстоит именно так. Её подозрения, поначалу смутные и неопределённые, постепенно начали превращаться в уверенность.

С некоторых пор Сатико стала замечать, что в облике сестры, её повадках, речи, манере одеваться, наконец, произошли перемены. В отличие от своих сестёр Таэко всегда держалась несколько раскованно и, мягко говоря, «современно», но в последнее время в ней стало проскальзывать что-то откровенно грубое и вульгарное. Ей ничего не стоило, например, появиться перед сёстрами обнажённой или, не смущаясь присутствием служанок, усесться перед вентилятором в распахнутом на груди кимоно. После ванны она ходила по дому неприбранная, на циновках сидела развалясь, в самой небрежной позе. Она словно забыла, что садиться за стол и приступать к еде прежде старших сестёр считается неприличным.

Принимая у себя гостей или отправляясь куда-либо с Таэко, Сатико теперь всегда со страхом ждала, какой очередной фортель выкинет её сестра. Во время последней поездки в Киото, когда они пришли в ресторан «Хётэй», Таэко первой ринулась к столику, уселась на место, которое по праву старшинства полагалось занять Юкико, и принялась за еду, не дожидаясь остальных. «Больше я никогда не пойду с ней в ресторан…» — шепнула потом Сатико на ухо Юкико. В другой раз, летом, они всей семьёй отправились в театр «Китано». Во время антракта в буфете Юкико стала разливать чай, Таэко же сидела как ни в чем не бывало и даже не предложила ей свою помощь. Разумеется, она и прежде не могла похвастаться изысканными манерами, но в последнее время её невоспитанность стала бросаться в глаза.

Как-то вечером Сатико проходила по коридору и вдруг обратила внимание на то, что дверь в ванную наполовину раскрыта. Увидев, что там моется Таэко, Сатико велела О-Хару прикрыть дверь.

— Не смей закрывать дверь! — закричала из ванной Таэко.

— Вы нарочно оставили её открытой? — удивилась О-Хару.

— Да. Я слушаю радио.

По радио передавали симфонический концерт, и Таэко желала слушать его, сидя в ванне.

Ещё как-то — кажется, это было в августе, — Сатико пила в столовой чай, когда служанка доложила, что из магазина «Кодзутия» прибыли кимоно для них с Таэко, их принёс сын хозяина. Сатико попросила сестру выйти к нему в гостиную, пока она допьёт чай. Из столовой ей было хорошо слышно, о чем они говорят.

— А вы пополнели, госпожа Таэко, — сказал сын хозяина «Кодзутии». — Это кимоно того и гляди разойдётся у вас на бёдрах по швам.

— Не бойтесь, не разойдётся, — усмехнулась Таэко. — Но вот от поклонников у меня действительно не будет отбою.

— Это точно! — согласился молодой человек и захохотал.

Сатико было отвратительно слушать этот диалог. Она давно уже заметила, что Таэко не очень-то стесняется в выражениях, но ей и в голову не приходило, что её сестра способна опуститься до такого рода шуток. Молодой человек был не из тех, кто позволяет себе фамильярничать с заказчицами, стало быть, Таэко сама спровоцировала его на это. Судя по всему, вне дома она нередко ведёт разговор в такой вульгарной манере.

Что и говорить, Таэко с её многочисленными занятиями и увлечениями (куклы, танцы, шитьё) приходилось общаться с разными людьми и видеть многое из того, о чем её рафинированные сёстры не имели ни малейшего представления. Это внушало ей чувство известного превосходства даже с Сатико она зачастую говорила так, словно та была несмышлёной девочкой. Но если прежде Сатико слушала её со снисходительной улыбкой, то теперь она вдруг поняла, что время умиляться прошло. Она вовсе не хотела уподобляться Цуруко с её старомодными взглядами и предрассудками, но ей было неприятно, что её младшая сестра способна вести разговор в столь развязной манере. Чутьё подсказывало Сатико, что дело не обходится без чьего-то влияния, и стоило ей задуматься над этим, как она стала улавливать в высказываниях и поведении Таэко отголосок грубоватых шуток Итакуры.