Мелочи
Шрифт:
Горничная молчала, слушая убедительнейшие просьбы портного, и, наконец, пошла к хозяевам. Через несколько времени она возвратилась и сказала:
— Право бы, в первом часу…
— Нет, уж я больше не могу!
В голосе портного звучало раздражение.
Вследствие особенного устройства петербургских квартир я невольно слышал все, что ни говорилось у хозяев; крик и разговоры детей порядочно-таки надоедали мне.
Горничная во второй раз возвратилась к хозяевам, и на этот раз я слышал какой-то шопот. Полагая, что у них нет денег, и зная, что
Горничная отнесла деньги господам.
— Очень вам благодарен! — произнес хозяин громко, и между супругами начался полугромкий разговор. Среди его к уху моему, ожидавшему услышать что-нибудь благоприятное для портного, стали доноситься слова совершенно другого рода.
— Простенький, а? — слышалось мне. — Из крепированных волос?
— Да. Это хорошо! — сказал самодовольно хозяин.
— Помилуй, ведь надо же наконец! — лепетала супруга.
— Как же ему-то?
— Переговори!.. Что такое — не может подождать трех целковых; ему же дают хлеб, работу, и он не может погодить. Поди сам!
Портной кашлял, стоя в передней и ожидая, как сказала горничная, что барин сами выйдут. Послышалось шлепанье туфлей и покашливание.
— Здравствуй, любезный! — сказал барин.
— Доброго здоровья, Гаврил Иваныч… Уж вы сделайте милость…
— Я даю себе честное слово, что заказываю тебе в последний раз.
— Воля ваша!
— Я даю тебе хлеб, тебе же хочу сделать пользу, а ты…
— Я бы всей душой!
Голос хозяина возвышался; в передней поднялся крик, но портной был выпровожен без денег.
— Право, свинья! — входя ко мне, в волнении проговорил хозяин.
— Он очень нуждается, — сказал я.
— Помилуйте, нуждается! Что такое? Подай, подай! У меня у самого крайность… Вот собираюсь детей везти к доктору, нужно лечить… Кроме того, жена давно скучает без шиньона: надо же и ей… Положим, что мы стеснены теперь в средствах, но мы горды… Надо же наконец!
Я не отвечал, и хозяин скоро удалился.
— Из крепированных волос… знаешь… легонький… — слышалось за стеной…
— Что же!.. У Афанасьевой из крепированных?
— Нет — у нее тяжел…
— Живот!.. о-о! — запищал ребенок.
— А ты не вертись! — сказала мать. — А? Право? Из крепированных… Это очень пушисто… Что ты вертишься, как на игле? Разбить хочешь чашку?.. И так уж перебили посуды… от этого и живот у тебя болит… Право… Из крепированных, а, Гаша?
— Что ж… Люба просит жалованье… — глухим голосом прибавил муж.
Жена несколько времени помолчала.
— Она умеет только просить жалованье да бить посуду!
— Вы мне позвольте хоть за два месяца… Мне мужу нужно; ему в деревню посылать… — сказала необыкновенно робко горничная: — Я за три месяца не получила…
— Ты, матушка, — довольно храбро наступила
— Чем же я-то, господи, виновата? Кажется, вместе с вами из бани шли; барин сами отворили двери, я прошла, а за мной еще барин оставались…
— Кто же у нас обязан смотреть за дверью — барин или горничная? скажите, пожалуйста!..
— Распотевши была… Распахнуться боялась — холодом обнесет.
— Распотевши! Вот это мило! Тебе придет в голову запотеть — а тут хоть все вытащи, тебе и горя мало! Хоть стены одни оставь… Распотевши!
Горничная молчала.
— Нет, матушка, — сказала барыня: — я год целый спускала тебе эту шинель… Мы не миллионеры… Шинель стоит шестьдесят рублей!.. Я могу тебе отдать за три месяца — изволь; только ты завтра же через мирового отдашь мне шестьдесят, она с бобровым воротником… Теперь, матушка, в одну минуту взыскивают.
— Чем я виновата? — попробовала было возвысить голос горничная.
— Ну так я сегодня подам к мировому… Мы узнаем, кто виноват.
Горничная заплакала.
— Клаша, ты это — напрасно… Ну вычитать бы…
— Молчи, пожалуйста! Какое тебе дело?
— Ну-ну, матушка, — сказал он горничной. — Ты это оставь глупости… Тут тебя не грабят ведь. Я ведь смотрю-смотрю, да ведь и двину… Сделай одолжение!
— Живот… — простонал ребенок.
— Что такое у него? — спросил муж.
— Просто извертелся, избаловался. Ему минуты покойно не посидится. Нужно положить его спать.
— Рано! Ведь только встали.
— Что за рано? Люба! Поди-ко вот, чем хныкать-то, уложи Колю спать.
— Не хочу спа-ать! — начиная реветь, протянул ребенок.
— Ну как же! Все умничают!.. Положи его! — заключила барыня.
Начался плач… Среди его по временам слышались слова: "право, из крепированных, а?" Слышался легкий треск плетеной люльки, куда рассерженная кухарка пихала ребенка. Во время этого плача мимо моих дверей прошумел подол платья, проскрипели сапоги Гаврила Иваныча, и супруги исчезли.
В квартире царствовало какое-то ревущее безобразие.
Бессмысленное убеждение относительно приобретения шиньона, основанное единственно на том, что нельзя же без шиньона, когда и Авдотья Андреевна уже приобрела его, было столь сильно в обоих супругах, что они как будто не понимали, что наравне с необходимостью приобретать шиньоны на их обязанности лежит более настоятельная необходимость содержать здоровыми желудки собственных детей. Сила бессмысленных желаний, выходящая из общего источника вышеупомянутых бессмыслиц, на которых зиждилось и воспитание супругов и их законное соединение для совместного делания бессмыслиц усиленных, — сила эта была так велика, что покорила даже сострадание к горничной, к портному, которые в глазах супругов в настоящие минуты были действительно забывшими бога людьми. Стеснительные обстоятельства были забыты при первой возможности удовлетворить "обстановке".