Мелодия на два голоса [сборник]
Шрифт:
— Нормально, — сказал он. — Вещь!
— Спасибо, — усмехнулся Кирилл.
Они еще постояли, покурили.
— От машин в Москве житья не стало, — пожаловался Аскольдыч. — Дышать нечем. Смог — по-научному.
— Да, — сказал Егоров. — Скоро как в Америке будет на улицах. Там пешком быстрее ходить. Пробки кругом, я читал. Одно спасение — жить в деревне.
Мастер прислушивался к своей печени. Днем она почти не беспокоила, лишь немного тяжелила бок, будто с той стороны у него в кармане лежал свинец. Днем печень отдыхала.
— Пойдем, —
4
Вечером Кирилл позвонил из автомата. Алена сняла трубку и два раза сказала: "Я слушаю". Первый раз — весело, а второй — с раздражением в голосе.
— Алена, это я, привет! Ну, который у Белецкого… Кириллом еще меня зовут.
— Здравствуй, Кирилл, — сказала она.
— Как поживаешь, Алена?
Она фыркнула.
— Хорошо живу, спасибо.
— Ты прости, что утром не позвонил. Знаешь, работа, то да се. Машину вчера себе купил. Закрутился, одним словом.
— Кирилл, а тебе не надо показаться психиатру? Доктору, одним словом.
— Я по делу звоню, — сказал он, — с Белецким у меня блат. Если хочешь, он тебе за год вперед зачеты проставит. Только успевай открывать зачетку.
— Зачем ты так говоришь? — спросила Алена. — Я ему честно сдавала.
— Честные в институте сдают, — бухнул Кирилл.
— Вот как? — удивилась Алена, — Прости, кладу трубку. Мама спит.
— Не клади, — попросил Кирилл, — буду шепотом говорить.
"Ту-ту-ту!" — ответил автомат.
Почему это так, размышлял он, живешь себе спокойно, горя не знаешь, и вот — на тебе. Появляется Алена, и ты звонишь ей из автомата, хотя звонить не надо.
Он забрел в магазин, чтобы купить сигарет. Стал в очередь в кассу и следил, как работала кассирша. Она работала вяло, пересчитывала по два раза сдачу, и поэтому вечерняя очередь двигалась еле-еле. Она тоже устала, пожалел кассиршу Кирилл, а может, и ей хочется позвонить из автомата, да некому. Ишь какие злые у нее глаза.
— Что? — крикнула ему кассирша.
— Ничего, — ответил он. — Как ваше здоровье?
Кассирша взглянула на него изумленно и опустила руки с автомата.
— Мое здоровье? — спросила она громко.
— Да, — улыбнулся Кирилл, — у меня-то все в порядке. А у вас?
— И у меня в порядке, — сказала женщина. — Сегодня удачный день. Вы первый псих в магазине. За целые сутки.
Сзади загалдели, и Кирилл отошел. Он не находил себе места, хоть плачь.
Около магазина торчала пустая телефонная будка. Воробьев покурил возле нее, никто не подходил. Тогда он отворил стеклянную дверь, дотянулся до диска, набрал номер.
— Поговори со мной немного, Алена, дорогая, — сказал он.
— Да, я слушаю.
— Небось жалеешь, что дала мне телефон.
— Ничего, — ответила Алена.
— Мне скоро тридцать лет, ты знаешь… Жениться очень хочется.
Алена с той стороны города улыбнулась.
— Говорят, я простая девчонка, из далекого предместья Парижа. Не дури, парниша.
В ее голосе было то, что он никогда не мог услышать раньше, а догадывался, что такое бывает. В нем была музыка, и молитва, и пение птиц, и лесное далекое "ау".
Но слова были не ее словами, и они ничего ему не сулили, никакой надежды.
— Давай встретимся, — сказал он. — Что ж, и я ведь человек.
— Как твое ухо, человек?
— Я, Алена, не забуду, как ты меня от гибели защитила. Они бы мне и голову оторвали. Их, видишь, враги отечества подослали. Как я есть лучший слесарь на родном заводе, то они и постановили меня убить. Диверсанты то есть. У них работа такая — наших слесарей бить насмерть.
— Очень остроумно, — грустно сказала Алена. — Ха-ха-ха.
Они долго еще болтали, пока в будку не стали ломиться раздраженные люди. Кирилл этим людям делал дикие знаки и одновременно представлял себя со стороны. Жаль, что не видит его Алена. Нельзя не пожалеть такого артиста.
И она пожалела.
Алена согласилась, чтобы отвязаться. Смысл того, что он говорил, был ей понятен. И у нее самой так бывало не раз. Приглянется некто, нафантазирует невесть что, влюбится, страдает, с подругами шепчется, делится горем, а там — хлоп! — как насморк. Вечером больна, а утром — здорова.
С этим дикарем Кириллом и на глаза никому не показаться — стыд. Засмеют. Нет, что-то в нем есть, сила какая-то есть, но не для нее эта сила, чужая, о такую силу сама ушибешься, как о камень.
Подумаешь, невидаль, сокровище. Бригелло-обманщик. Надо же. Зачем-то соврал, что он сын Белецкого. Теперь про какую-то машину. Это уже финиш. Но чего ему не хватает в жизни? И какой он на самом деле, гадала Алена с тревогой и любопытством. Нет, это не Григорий Мелехов. Разве стал бы Григорий звонить Аксинье и умолять о свидании. Да и она — не Аксинья. У нее будет тонкий образованный муж, который пьет по утрам кофе с душистым коньяком, и дарит ей цветы, и меняет рубашки каждый день по два раза.
Алена любила краски, лосьоны, духи, кремы, любила уютные домашние запахи, которыми была полна их квартира. Не выносила пыли, пыль сводила ее с ума, от одного вида сероватой неблестящей поверхности или мириад носящихся в солнечном луче искринок у нее заболевала голова. У них было два пылесоса, один Веры Петровны, старый, громоздкий, трофейный, весящий с моторчиком не меньше сорока килограммов, и другой, который купила Алена на стипендию, — сверкающий лаком, современный, изящный, легкий, с плавным звуком. Каждое утро они обшаривали квартиру, забираясь пылесосом в самые укромные уголки; а потом обязательно Алена протирала мебель, книги, полы влажной пушистой тряпкой.