Мелодия Секизяба (сборник)
Шрифт:
А пока что мы сидели молча, и думали каждый о своём.
Всё-таки удивительно создан человек. Ещё несколько дней назад самым главным желанием в жизни для меня была свадьба с Кумыш. А теперь, когда до исполнения нашей мечты остались считанные дни, я больше всего думал не о том, как она войдёт в мой дом, а прежде всего об этой самой, чёрт бы её побрал, дренажной воде, о миллионах кубометров этой насыщенной солями воды, которая вместо того, чтобы нести людям радость, несёт неприятности и горе. Я видел её, эту солёную воду, она текла широким потоком и там, где она протекала, оставались безжизненные солончаки.
Отец, казалось, угадал мои мысли.
— Да, сынок, это известно давно. Недаром в народе говорят: «Вода способна землю оживить,
— Но ведь это бессмыслица, — воскликнул я. — Ты подумай, сколько денег и труда надо потратить, чтобы подвести воду к засушливым местам, а потом, оказывается, что вода ещё и враг?
— Каждая сторона имеет свои достоинства и свои недостатки, сынок. — В каждом деле — две стороны. Тень невозможна без света, зло без добра. То же — вода.
Так говорил отец, и в его словах была горечь. Потому что в благодатной нашей стороне тоже были две стороны одной проблемы: земля и вода. Когда-то у бедняков не было ни того, ни другого, потом появилась земля, но не было воды, теперь пришла вода, но вместе с ней пришли солончаки. Но неужели опыт народа ничего не мог веками противопоставить коварным силам природы. Ведь в этих местах ещё тысячи лет назад лежали уже исчезнувшие с лица земли государства с высочайшей культурой земледелия. Неужели же весь опыт предыдущих столетий исчез бесследно?
— Неужели нет никакого выхода, отец? — спросил я.
— Боюсь, что нет, сынок. Дренажная вода есть дренажная вода. И сделать с ней можно только одно — отвести её куда-нибудь подальше к бросовым землям и там дать ей испариться. Если суждено быть солончаку, пусть он будет в самом ненужном месте.
В этих словах отца был практический подход, но он меня не устраивал. Возрождать одни земли и забрасывать другие? С этим разум не хотел примириться. У отца был огромный стаж работы и громадный опыт — не только его собственный, но и вошедший в плоть и кровь опыт бесчисленных поколений предков — пастухов и дехкан, живших и умиравших на этой земле под раскалённым солнцем с мыслями о воде — неужели ничего другого нельзя было придумать?
— Ну, представь себе, — не отставал я от отца, — что из нашего крана потекла вдруг солёная вода. Что бы ты сделал, чтобы уберечь наш огород?
— Что я сделал бы? — Придвинув к себе свою любимую подушку, набитую верблюжьей шерстью, отец удобно облокотился о неё, снял с головы шапку с матерчатым верхом и вытер огромным клетчатым платком выскобленную до зеркального блеска голову. — Я сделал бы то, что подсказывает здравый смысл и что сделал бы любой человек в ауле: выкопал бы канаву поглубже и постарался бы отвести эту солёную воду как можно подальше от своего участка.
— От своего. Значит, пусть гибнет и засолится чужая земля, лишь бы моя была в порядке? А куда отведёт эту воду владелец того участка?
Отец с силой провёл ещё раз платком по голове.
— Ну что ты ко мне пристал, как прокурор, — спросил он полушутливо, полусерьёзно. — Я тоже не могу всего знать. Как, что, куда? Зачем же тебя учат в институте, сынок? Да и устал я всё-таки за целый день, голова плохо работает. Думай, думай, загляни в книги, поговори с людьми. И не торопись, с налёту, здесь ничего не возьмёшь. Было бы легко решить этот вопрос, решил бы уже давно. Давай всё делать по порядку. Решил сыграть свадьбу — займёмся в первую очередь свадьбой. А потом у тебя будет сколько угодно времени заниматься этой проблемой Я тоже помогу тебе, чем могу — ведь и у меня сердце кровью обливается, когда хотя бы пядь земли по нерадивости превращается в бесплодный солончак. Ну, договорились? А сейчас я хочу немного отдохнуть.
Я оставил его. Самому мне было не до отдыха, столько во мне скопилось силы. Мне нужно было разрядить энергию, которая не давала мне покоя. Может быть моя помощь нужна маме?
Мне не пришлось искать её долго. Она сидела около коровы и, приговаривая успокаивающе «ховлим, ховлим», поглаживала и готовила к дойке огромное, налитое молоком вымя. Пёстрый
— Иди уже, настырный, — позвала мама полусердито и на минуту подпустила телёнка. Тот прильнул к соскам и зачмокал от удовольствия, пока мама не оттянула его в сторону. — Теперь потерпи, — сказала она ему и телёнок покорно отошёл, облизывая молочную пену. Корова обнюхала своего малыша, и довольно вздохнув, встала так, чтобы маме было удобнее её доить: похоже, что она успокоилась и теперь получала удовольствие от самого процесса дойки. Я смотрел, как тугие струйки парного молока звонко падали в ведро из-под ловких маминых пальцев. Вторая корова поглядывала некоторое время в мамину сторону и вид у неё был такой, словно она была обижена на маму за то, что не её она доит первой. Потом, высказывая эту свою обиду, она задрала морду кверху и протяжно замычала.
— Ишь, не терпится, — довольно произнесла мама и отставила в сторону ведро, полное пенистого молока. Телёнок, улучшив момент, снова прильнул к вымени, чмокая, как поросёнок, а мать взяла другое ведро и пересела ко второй корове. Она ещё не закончила дойку, как появившийся отец стал её поторапливать. Ему, похоже, не терпелось договориться о всех деталях свадебного обряда. От нетерпения ему не сиделось на месте и он несколько раз входил и выходил из коровника, но здесь мама была непоколебима: она не стронулась с места, пока последняя струйка молока не сказалась в ведре. Только потом она перелила его в большой бидон и собралась идти вместе с отцом. Несколько минут они совещались между собой в большой комнате, после чего отец, обращаясь ко мне сказал:
— Ну, что, договариваемся о свадьбе на ближайшие выходные дни? Так я понял ваш разговор с мамой, Ашир?
— Так, — ответил я и улыбнулся, хотя, если говорить честно, мне было в этот момент совсем невесело.
Дренажная вода
Это было просто как наваждение. Не знаю, поймёте ли вы меня, но мысль об этой воде, несущей земле избавление и гибель, не выходила у меня из головы. Вот это задача так задача, над такой не грех поломать себе голову. Но разрешима ли она? Наверное, нет, раз за столько лет она так и не была решена. Значит, не разрешима? Но в это я тоже не мог поверить — разве могут быть неразрешимые задачи в наш век, когда люди летают в космосе, когда построены атомные электростанции и созданы прочие чудеса. А ведь то, о чём я думаю, не чудеса, это вода, песок и соль, это вопросы земледелия и, в конечном итоге, вопросы продовольствия. Как можно решить Продовольственную программу, если миллионы кубометров использованной воды пропадут зря — и это у нас, в Туркмении, где недаром народ говорит, что капля воды, как крупица золота. Да, но если мне удастся решить эту задачу, значит, я сделаю то, что никто не мог сделать? — спрашивал я себя. Можно ли быть таким самонадеянным? И сам я себе отвечал: «Надо дерзать. Что толку браться за задачи, где ответ уже получен? Тебе, Ашир, уже двадцать пять лет, если не будешь смело браться за дело в молодые годы, откуда появится смелость к старости?»
Всю ночь я проворочался с боку на бок, не в силах заснуть, и едва дождался рассвета, как был уже на ногах. Я вышел во двор и всей грудью вдохнул сладкий, как мёд, утренний воздух. Было тихо Мне казалось, что я первым проснулся в ауле, но только я так подумал, как на дальних грядках огорода увидел отца, что-то там собиравшего в большую корзину. Вот это да! Значит не только мне в этой семье не спалось.
Но отцу не спалось по другой причине. Вчера он отогнал скот к дому Гюльнахал, оговорил все тонкости свадьбы и все мысли его были заняты предсвадебными переговорами. Настроение у меня было весёлое, такое, каким не было уже давно, и он не мог устоять на месте, вскочил ни свет ни заря и метался по двору, хватаясь в возбуждении то за одно, то за другое дело и попросту не находил себе спокойного места.