Мелодия Второго Иерусалима
Шрифт:
Люди старшего поколения, конечно же помнят, как на советском производстве, в любом рабочем коллективе, выстраивалась пирамида власти: парткомы, профкомы, и, обязательно, с каким-то «серым кардиналом» в Первом отделе, который содержал сонм стукачейинформаторовпровокаторов, продвигая их по службе. Его креатуры обязаны были доносить информацию, разносить порочащие сплетни-слухи, участвовать в провокациях — то есть — проводить агентурную работу; обычно из этого числа выдвигались бригадиры, и, как правило, карьеры у них складывались успешно. К двадцати шести годам, они (касательно потомственных сексотов), как правило, получали квартиры (при бесконечных очередях на жилье). Потомственные стукачи, участием своих родителей, попадали в эту систему по факту своего рождения. Они уже умели сносно плести интриги; строить карьеры на предательстве и доносительстве. Им выдавали положительные характеристики; в армии они получали сержантов. Иначе украинцам пришлось бы очень туго в нестройных рядах советской армии, страдающих от разлагающей ее дедовщины и такого убийственного для нее явления, как «землячество», которое ставило крест на пресловутой «дружбе народов» в СССР. На производствах — сексотов ставили в первую очередь бригадирами, — вплоть — до заседателей в народных судах и в прочих представительных
Первый (секретный) отдел существовал в каждом учебном заведении; как правило, во главе стояли проворные люди — закаленные и опробованные в комсомольских делах. Таким образом, органы обеспечивали своим кадрам постоянный карьерный рост.
В советское летоисчисление, в геологии шифровалось под грифом «секретно», все, начиная от крупномасштабных карт и заканчивая даже упоминанием мест открытия урановых аномалий.
В геологическом техникуме, в котором учился Игорь имелись: и Комитет комсомола, и Секретный отдел, и Петрунько, все это возглавляющим: и его секретные агенты, — и, так уже получилось, что Игорь научился вычислять этих самых стукачей и провокаторов, которые были, — и глазами, и ушами, и языками тех самых Органов, общежитие которых, находилось напротив их общаги № 2. Учились кагебэшники в бывшем жандармском управлении, что находилась у небольшого парка на углу Красноармеской и Федорова (сейчас, это: Полицейский садик), со старинным фонтанчиком внутри его, вылитым еще в дореволюционную эпоху на заводе Алексея Термена, в честь запуска городского водопровода.* Фонтан украшали роскошные русалки, лики бога Селена и виноградные гроздья, возле которых так полюбилось гулять, Игорю; особенно в воскресные выходные дни. Отправившись на киносеанс в небольшой, уютный кинотеатр Ватутина, находящийся совсем рядышком с парком, он мог погулять в нем некоторое время. Все располагало здесь к мечтательности и расслабленности. Разлогие каштаны давали достаточно сени в жаркие дни, чем создавали тот особенный киевский колорит, без которого трудно было представить себе, украинскую, столицу. В парке был необходимый, подземный неосвещенный, туалет, заскочив вечером в который, Игорь, не сразу уразумел свою оплошность, что попал в его женское отделение (не обнаружив писсуара). Совсем недалеко, — напротив Палаца культуры «Украина», — можно было, за сравнительно умеренную цену, сносно пообедать в кафе «Либідь», в одном из четырех ее уютных залов, прежде чем отправиться на Крещатик, чтобы «затерявшись» в толпе: выглядывать красивых, юных киевлянок. Идти на киносеанс в величественный кинотеатр «Киев», или, же послонявшись в Центральном парке культуры и отдыха города Киева (ЦПКиО) (бывший «сад Купеческого собрания, в советское время «Пролетарский парк», Пионерский сад, а, в нынешнее время — парк «Хрещатый»), сходить в музей Восточного и Западного искусства, чтоб поглядеть еще раз на скульптуру «Амуры борющиеся за сердце». Это была его любимая скульптура. Он страдал от гибельной ссоры со своей девушкой (она ушла от него/он ушел от нее) и эта скульптура двух нежных, мраморных, ангелочков: Эрота, со съехавшей с глаз повязкой (стреляет вслепую), с луком, золотыми и свинцовыми стрелами в колчане, — Игорь считал, что он поражен обеими стрелами, — Антеротом, его братом, который мешает тому погубить любовь. Он часто ходит на концерты певцов, причем ему было все равно, это: «Машина времени» или «Песняры». Иногда он отправлялся в Театр Оперетты, смотреть и слушать понравившиеся ему водевили. Их было не так много в репертуаре. Ходил на «Лебединое озеро», а, потом, под его впечатлением, побывал еще на нескольких балетных представлениях в Палаце культуры Украина. Это входило в собственную программу культурного воспитания. Но, больше всего, он пропадал, конечно же, на футбольных и хоккейных матчах, на тусовках футбольных болельщиков на площади Ленинского комсомола у газетных стендов, как раз на выходе их подземного перехода. На эти культурные поглощения уходило все его свободное время.
Игорь, днями, сорвал собственную вербовку, поскольку идеалы его жизни не совпадали с простым служением обществу в качестве штатного стукача. Он был всерьез занят внутренним строительством: поэта и писателя в себе — людей свободных профессий, — а, посему, являл собою полной противоположностью тому уродцу, которого попыталось вырастить в нем государство. Имел к тому же отца, побывавшего в плену во время войны. Он знал, что с такими, обычно, не церемонятся.
Это случилось весной.
Когда к ним в общежитие зашел милиционер, которому якобы потребовался тот для опознания, а поскольку в это время шли занятия, и, в холле, кроме дежурившего на проходной, Игоря, никого больше не наблюдалось. Надо оговориться, что в общежитии № 2 обитало множество иностранных студентов самых разных экзотических стран; в комнаты, под всякими надуманными предлогами, пытались просочиться не только студентки из общежития № 1, но и городские девушки очень легкого поведения. И, к вахтерам, к разным Варварам Андреевным, были приставлены авторитетные помощники, имевшие какие-то физические достоинства для влияния на возникающие внештатные ситуации. Игорь занимался немного боксом, и это приносило свои плоды в этом. Комендант согласился отпустить Игоря за какие-то взаимозачеты с посетившим его представителем власти, таким образом, едва ли не организовав вербовку будущего геолога в когорту доносчиков и провокаторов-стукачей.
Литература и на этот раз победила в еще не сформированном подростке соблазны и пороки советского периода. Органы, таким образом, не досчитались в своих стройных рядах стукача, а, Игорь заимел возможность вычислить оных в своем окружении (и не только). Впрочем, даже развитая за счет идеологии в ней, в рамках «социалистического реализма», советская литература, все же давала некоторую, теоретическую возможность, понять, как устроено общество «совка» — того самого: населенного гомо советикусами. Все дело в критическом осмыслении жизненного опыта, коим злоупотребляют все без исключения писатели (даже советские). Игорь вырезал из газет фельетоны (в основном из известинского еженедельника «Неделя»), благоприобретенные в киоске «Союзпечати» на Красноармейской улице, что находился прямо в магазине «Филателия», и тщательно складывал их в специально заведенную папку. Время от времени он перечитывал их, визуально как бы пришлифовуя свой литературный взгляд, придавая ему изящество и остроту. Этим он выгодно отличался от всех остальных, рожденных в СССР, однокурсников, которые оставались верными своему избранному пути в геологии.
Спустя много лет, Игорь напишет два романа, которые будут искать своих читателей в Интернете. Опубликует их на солидных литературных ресурсах во всемирной паутине. Что имело огромное значение как для него самого, так и для сексотской власти, которую он бичевал в своих произведениях. Летели головы с голов чиновников — и один город в Украине (по непроверенным данным, как говорится в таких случаях) очистился от пагубной, коммунистической, скверны.
До этого, Игорь жил и работал в Киеве, зарабатывая деньги, которыми его не обеспечивала литература. Самой литературы в стране — не существовало (в его понимании); поскольку в тоталитарных сектах может процветать только пропаганда, ибо, захватившие в ней власть, как показала история почившего в бозе, Советского союза, своим грубым и бесцеремонным вмешательством, губят, на корню творческий процесс: на болотистой почве, растут только соответствующие растения. Никаких Медичи, в этих вампирах, никогда не проявятся, ибо все, на что они способны, на самом деле: продуцирование большой лжи в больших объемах, ибо очень спешат насладиться властью, которую мечтают передать своим, собственным, отпрыскам. Игорь мечтал побывать в экзотической Индии, пожить на островах в далеких океанах, поскитаться на развитом Западе. Он превратил это в свою идею фикс. В закрытом «железным занавесом», Советском Союзе, осуществить этот финт, было, практически невозможно, если только, не отсидев за попытку достичь этой мечты, положенный тюремный срок на зоне. То есть, человека могли только отпустить подыхать на «загнивающем» Западе. Это его мечту не пугало; в нем была потребность — мечтать. И, он мечтал: в детских мечтах он дорос до геологии (всего лишь до техникума), чтоб ознакомиться с окружающим миром, и расти дальше — ибо возникла потребность уже в том, чтоб описывать этот мир, и вырасти до литератора, который бы, полностью, и удовлетворил его духовные запросы. Он мечтал — это означало для него жизнь, ибо только с мечтой (он был уверен в этом): человек имеет право жить на этом свете. Без мечты человеку должно быть скучно.
Здесь, в Полицейском садике, эти мечты приобретали особенную живость. Здесь было очень красиво в осеннюю пору. Когда шуршат листья под ногами; когда воздух прозрачен и легок; когда птицы улетают на юг; когда вокруг пора угасания и увядания. Недалеко отсюда находилась библиотека имени Гоголя, с которой он таскал книги, чтоб отращивать у своей мечты крылья. Он посещал ее, потом, заходил сюда, и читал, сидя на скамейке.
Со временем, эти посещения превращались в духовные практики.
Сексоты жили другой жизнью. Они были все в работе — интриговали, сражались за власть. Игорь привык наблюдать за ними настолько, насколько требовал этого, его литературный стиль. В независимой Украине, в которой власть в ней — по-прежнему — концентрировалась в «агентов влияния», в сексотов.
Мечты сменились заботами о печатании текстов. С годами все мечты костенеют; по плодам выросшим на зрелом древе души, можно судить о том, о чем человек мечтал в своей светлой юности и, даже, в нежном детстве…
После поездок заграницу, Игорь возвращался в Киев: чтоб изыскивать новые возможности для поездок. Иногда, чтоб убить время и немного заработать на текущие расходы, он устраивался на работу (охранником), — зная, что по социальным сетям, — его вычислят как автора, и отчислят, уложившись циклом, всего в каких-то, несколько месяцев. За это время, он многое успевал. Кроме того, набирался новых впечатлений. В охране, собирались люди из глубокой провинции, внося в жизнь столицы много негатива. Это были определенные типажи, которые проживали своей неинтересной жизнью подгебнючего населения: пили, грязно ругались, подворовывали у своих благодетелей. Они стали давно чужими людьми, словно из другого мира, из которого Игорь ушел, сначала в творческую личность, а потом и сбежал в столицу.
…В последний раз, он возвратился из Берлина…
Поселившись в хостеле на Великій Васильківській, что в нескольких минутах ходьбы от техникума, чтоб, время от времени, наведываться к зданию своей альма-матер (в смысле — по медитировать с призраками прошлого). В этом пространстве в нем зарождались творческие мысли, появлялись воспоминания, а, значит, можно было отдохнуть душой и телом. После двух романов, он не писал (точнее — написал лишь несколько, политических, статей на актуальные темы). Не мог работать, настолько был выжат романами. Он, просто, наслаждался жизнью. Небольшие деньги у него были, чтоб — пока что — не думать о них.
…Центральный вход в вестибюль был закрыт, студенты проникали в техникум, теперь, с «нового корпуса»; того самого, что был только пристроен в пору его учебы в нем, и начинал функционировать — с последнего этажа, его, находясь в аудитории (как правило, это был какой-нибудь факультатив по dеutsch), можно было наблюдать высокие шпили на то время уже Дома органной и камерной музыки, — римско-католического костёла Святого Николая, — построенного архитектором Городецким, более известным своим знаменитым «Домом с химерами» на Банковой; особенно в те смурые, поздние осенние, утра, когда самого костела еще не видно из-за густого тумана, окутавшего Красноармейскую, Анри Барбюса, — и, эти, стремительные шпили, казалось, будто бы вмонтированы в густую, седую мглу. Аллеи и скамейки под деревьями возле нового входа, он не припоминал, по той причине, что никогда не проникал сюда: толи их не было вовсе в то время, толи он что-то выпустил в своем прошлом. Выросло много красивейших зданий вокруг; район был трудно узнаваемый. Само здание на Черепановой горе, выделяющееся портиком и ведущей к нему высокой лестницей, уже изрядно постарело и поистрепалось. Облупившись, обзавелось железной сеткой вокруг фасада, спасающей от падающих элементов декора и сосулек (о чем предупреждали соответствующие надписи на табличках).
Нередко, Игорь проникал в здание. Бродил по этажам. Все было угадываемо, очень обветшало. Как можно было угадать в любом старике, затертые уже юношеские черты и привычки. Везде лежала печать увядания — как самом здании (так и всей украинской геологии). Не видно было того лоска, того буяния и разгула колорита, которые ощущались в годы его учебы, когда сюда съезжались студенты со всего мира и со всего Союза. Здесь училось много агентов влияния Ссср в странах Африки и Азии, которые должны были превратиться в политическое ядро всяких там "фронтов освобождения" этих стран. Многих агентов уже присылали доучиваться из Международного университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. По осени, будущие геологи возвращались с производственных практик, со всех уголков огромного Союза, привозя: образцы минералов, фотографии, оленьи рога, много денег и еще больше романтических воспоминаний. Счастливые, самые нетерпеливые уже бородатые, хотя еще и совсем молодые лица, обремененные романтическим флером.