Меловой человек
Шрифт:
— Да, но вы были не обязаны. И если бы вы не сказали…
Конец фразы застрял у меня в горле. Вот беда. Это оказалось хуже, чем я себе представлял. Мне не хотелось находиться там. Мне хотелось вскочить и убежать. Но в то же время я чувствовал, что просто не могу уйти.
Мистер Хэллоран вздохнул:
— Эдди, все это совершенно не связано ни с твоим отцом, ни с тобой. Я все равно собирался вскоре уехать.
— Из-за Девушки с Карусели?
— Ты имеешь в виду Элайзу?
— А, ну да. — Я кивнул и отпил молока. Вкус у него
— Мы подумали, что нам обоим лучше начать все сначала в другом месте.
— Значит, она поедет за вами в Корнуолл?
— Вскоре, надеюсь.
— Люди говорят о вас ужасные вещи.
— Да. Это все неправда.
— Знаю.
Но, наверное, он почувствовал, что мне нужно более убедительное доказательство его слов, и добавил:
— Элайза — особенная девушка, Эдди. Я не хотел, чтобы все случилось вот так. Я просто хотел помочь ей. Как друг.
— Так почему вы не могли быть просто ее другом?
— Когда подрастешь, поймешь. Мы не выбираем, кого любить. Как и того, кто именно сделает нас счастливыми.
Вот каким-каким, а счастливым он точно не выглядел. Не так выглядят влюбленные. Он казался печальным и даже потерянным.
Я поехал домой, чувствуя себя несколько сбитым с толку и — да, потерянным тоже. Зима на цыпочках пробиралась в город. На часах еще не было трех, а день уже начал размываться туманом ранних сумерек.
Все вокруг сразу показалось холодным, мрачным и немножко безнадежным.
Наша банда окончательно развалилась. Никки теперь жила с мамой в Борнмуте. У Майки появились новые мерзкие дружки. Я все еще гулял с Толстяком Гавом и Хоппо, но это было уже не то. Когда в компании всего трое, всегда появляются проблемы. Я думал, что Хоппо — мой лучший друг, но в последнее время довольно часто я звонил ему и узнавал, что он ушел гулять с Толстяком Гавом. А это уже рождало новое чувство — обиду.
Мама и папа тоже стали другими. После того как на отца Мартина было совершено покушение, протесты под маминой больницей утихли.
— Отрезали голову рыбе, — сказал по этому поводу папа.
Но в то же время чем спокойнее казалась мама, тем более напряженным становился папа. Может, все дело было в той истории с полицией. А может, в чем-то другом. Он стал забывчивым и раздражительным. Иногда я видел, как он просто сидит в кресле и смотрит перед собой, словно ждет чего-то, — вот только непонятно, чего именно.
Ожидание туманом заволокло Эндерберри. Казалось, что мир повис на тонких паутинках. Полиция так до сих пор и не нашла виновников покушения на отца Мартина, так что, возможно, все дело было в растущих подозрениях. Все оглядывались через плечо и думали: кто же мог совершить такой поступок? Кто способен на это?
Листья скручивались, отрывались от веток и тихо скользили по воздуху. Воздух пропитался увяданием и смертью. Ничто больше не казалось ярким, свежим или невинным. Весь город закрылся от мира пыльным безвременным коконом.
Мы все ждали и ждали чего-то…
И
Потому что это наконец случилось. То, чего мы все так ждали.
Самое худшее.
2016 год
На следующее утро я просыпаюсь очень рано. Или, скорее, просто сдаюсь, потому что мне надоело ворочаться, возиться и забываться тревожным полусном.
Мне приснился кошмар, в котором мистер Хэллоран катался на карусели с Девушкой. Почти уверен, что именно с Девушкой с Карусели, потому что на ней была та же одежда. А вот головы у нее не было. Она лежала на коленях у моего учителя, и всякий раз, когда сотрудник парка — я узнал в нем Шона Купера — запускал карусель на новый круг, эта голова истошно вопила.
«Кричи, если хочешь быстрее, говноед. Я сказал, КРИЧИ!»
Я вскакиваю с постели, меня трясет, мне жутко, жутко не по себе. Хватаю какие-то вещи, натягиваю их и на цыпочках спускаюсь по лестнице. Скорее всего, Хлоя все еще спит, поэтому я стараюсь убить время: завариваю кофе, читаю и выкуриваю две сигареты подряд на заднем дворе. А затем, когда часовая стрелка добирается до девяти и время кажется вполне подходящим, я беру трубку и звоню Хоппо.
Трубку поднимает его мама.
— Здравствуйте, миссис Хопкинс. Вы не могли бы позвать Дэвида?
— Кто это?
Голос у нее стал тонким и ломким. Какой яркий контраст с голосом моей мамы — резким и ясным! У матери Хоппо деменция. Прямо как у моего папы, вот только его болезнь Альцгеймера проявилась намного раньше и развивалась куда стремительнее.
Есть причина, по которой Хоппо все еще живет в том же доме, в котором жил в детстве. Он заботится о матери. Мы часто шутим о том, что мы — два старикана, которые все еще держатся за мамину юбку. Горькие шуточки.
— Это Эд Адамс, миссис Хопкинс, — говорю я.
— Кто?
— Эдди Адамс. Я друг Дэвида.
— Его нет.
— Не подскажете, когда он вернется?
Длинная пауза. А затем она отвечает, и ее голос звучит жестче:
— Нам ничего от вас не надо. Нам уже сделали двойные окна.
И она бросает трубку. Я смотрю на телефон несколько секунд. Знаю, нельзя принимать близко к сердцу все, что говорит Гвен. Папа часто терял нить разговора и принимался болтать обо всякой ерунде.
Звоню Хоппо на мобильный. Включается голосовая почта. Как и всегда. Если бы не работа, клянусь, я никогда не пользовался бы этой чертовой штукой. Я выплескиваю в траву остатки кофе из четвертой кружки и иду в холл. Для середины августа сегодня довольно холодно, да и ветер просто свирепствует. Я пытаюсь отыскать свое пальто. Обычно оно висит на вешалке у двери. Я давно его не надевал, на улице было тепло. Как бы там ни было, теперь, когда оно мне понадобилось, его почему-то нет на месте.