Меловой крест
Шрифт:
Поэтому не только я, но и Алекс и Шварц сразу примчались в морг, как бы надеясь, что Юрок (а он уже был там…) умер не до конца и еще успеет нам объяснить, как это его так неожиданно для всех угораздило сыграть в ящик. Как он это нам объяснит, мы не представляли. Может, намекнет как-то, знак подаст…
— Умер и умер… Все помрем, и ничего особенного в этом нет, — сказал, по слухам, бессердечный Бова, когда ему сообщили о смерти Юрка, — жил-жил человек и помер. Обычное дело… Ежедневно в мире помирает несколько миллионов человек… И ничего… Я всегда говорил, что все мы
И, удивительное дело, не приехал, подлец, на похороны, где мог покрасоваться перед народом, и отказал Юрку в прощальном слове!
Приехал он, минуя главные поминки, которые вроде бы все-таки организовал Союз, ко мне. Как раз, когда все садились за стол. Но об этом ниже…
Умер Юрок, поправ логику и законы литературной композиции и лишив меня шанса довершить его образ новыми черточками и деталями. Умер, ушел в Небытие, исчез вместе со своими вечными вопросами, так и оставшимися без ответа. Забрал с собой — куда? — свои страхи перед смертью и умение радоваться жизни.
…Алекс, Шварц и я бродили по убогому больничному парку, не решаясь зайти в морг.
Морг, как и положено, мрачное одноэтажное здание с желтыми стенами, изрытыми облупленной штукатуркой, низкими, закрашенными светло-голубой краской окнами, стоял в глубине парка, на небольшом, явно искусственном холме, господствуя над местностью и как бы символизируя извечное верховенство смерти над жизнью.
Казалась, что морг стоит на скифском кургане, набитом костями наших разношерстных предков, пополняя его свежими костями и поднимаясь на них все выше и выше — прямо к небу. Наверно, морг будет подниматься еще очень долго и успокоится лишь тогда, когда на земле не останется ни одного живого человека.
— Надо почаще вспоминать, что жизнь каждому из нас дана случайно. Выпал счастливый билетик — и ты родился. Везение, одним словом. Вот и Юрку повезло… — сказал Алекс.
— Повезло, что он умер?! Да что с тобой? — изумился я. Не хватало еще только в этом заповеднике печали философствующего Алекса. Шварц отрешенно смотрел в противоположную от морга сторону, вероятно, с трудом пропуская в себя мысль о смерти собственной, куда более страшной, чем очередная смерть одного из его друзей.
— Юрку повезло вдвойне. Он еще и счастливо умер… — все-таки сказал он. И, насупившись, добавил: — Всем бы такое счастье… Кто знает, что нам уготовано? Как мы умрем? Где? Хорошо, если в своих постелях… — он задумчиво большим пальцем поскреб подбородок.
Только сейчас до нас стал доходить весь идиотизм ситуации. Трое взрослых, трезвых мужчин примчались, как ненормальные, к другу, которому уже не в силах помочь, и зачем-то шастают по кустам возле морга… Очень мы нужны сейчас мертвому Юрку.
Но отступать было поздно. Раз уж приехали…
…Мы без стука
Полупьяный патологоанатом перестал ворчать, как только Шварц утихомирил его десятидолларовой бумажкой.
Патологоанатом в своем нечистом халате и съехавшей на затылок шапочке ухватками и недовольным видом напоминал торговца мясом, которого оторвали от деревянной колоды и топора.
Он лениво махнул рукой, и мы гуськом двинулись за ним.
Стараясь не дышать, узеньким коридорчиком, мимо одной комнаты, в котором пожилая женщина ножом с широким и коротким лезвием кроила буханку черного хлеба, мимо другой — непроглядно темной, видимо, с зашторенными окнами, мы прошли в прозекторскую и увидели мраморный стол, а на нем — лежащее на спине тело нашего друга. Грудная клетка была вскрыта, и окровавленные ребра ее торчали вверх.
Шварц закрыл глаза и покачнулся.
Рядом со столом стояло большое ведро с синей надписью "морг" на мятом боку, и в нем что-то красно-черное, влажное, страшное и, видно, тяжелое…
Алекс шагнул к трупу.
— Ну и вид у тебя, братец, — сказал он хриплым голосом, — да ты, поди, совсем мертвый…
— Это точно, — вяло откликнулся патологоанатом, и сумрачно пошутил: — мертвее не бывает. Я тут немного его, — он кивнул на тело, — выпотрошил, уж простите мне покойницкую терминологию, так что вид у него действительно непрезентабельный. Но что поделать? Порядок такой… Оживить я его, конечно, не оживлю, но к похоронам подготовлю должным образом — припомажу, нафабрю, будет, как новенький, не узнаете… Так что, не волнуйтесь. А вы кем приходитесь покойному, уж не родственник ли? — спросил он в надежде еще заработать. — Господи, да вам плохо, голубчик! Знал бы я, что вы такие… слабонервный…
— Идем отсюда к чертовой матери, — пробормотал Алекс и повернул ко мне белое лицо.
По больничному парку Алекс несся, припадая то на одну, то на другую ногу. Мы с Сёмой взмокли, его догоняя.
Потом Алекс понемногу успокоился и перешел на дромадерский шаг, а спустя десять минут принялся вновь разглагольствовать в духе позднего Юрка. Запомнились мне следующие его высказывания:
— Жизнь надо воспринимать как дар бесценный и незаслуженный. Его еще заслужить надо…
— Знаешь, — сказал я, — от кого-то я уже раз слышал это. Знаешь, от кого?..
Алекс остановился, странно посмотрел на меня и, свернув с асфальтовой дорожки, углубился в заросли кустарника. Оттуда донесся его страдающий голос, прерываемый звуками рвоты.
— Господь…
— С каких это пор ты стал верить в Бога?
— Заткнись, нехристь! И слушай! Господь авансирует нас жизнью, — орал Алекс из кустарника. — Новорожденному Бог сразу наливает по полной: Он награждает каждого жизнью! Задумайтесь, олухи, пока не поздно!.. Черт возьми, давно мне не было так лихо!