Мемуары дипломата
Шрифт:
18 ноября.
"Большевики приобрели себе больше сторонников на фронте, и украинская партия действует с ними сообща. Они роздали рабочим оружие".
19 ноября.
"В деле образования коалиционного социалистического правительства нельзя отметить никаких успехов. С другой стороны, в рядах большевиков произошел серьезный раскол, и восемь из четырнадцати комиссаров подали в отставку в знак протеста против произвола, проявляющегося в подавлении свободы печати и проч. Правительство находится в настоящее время в руках небольшой клики экстремистов, которые хотят навязать свою волю стране террористическими методами. Замечаются признаки растущего недовольства вследствие затяжки кризиса как среди войск, так и среди рабочих, и некоторые фабрики послали делегатов в Смольный институт к большевикам с заявлением, что они должны притти к соглашению с другими социалистическими организациями. Некоторые из них говорили без обиняков, резко, что Ленин и Троцкий, подобно Керенскому, хотят только спать в постели Николая. Сначала существовала надежда, что отход столь многих большевистских лидеров
Сейчас здесь полное спокойствие, но если подвоз продовольствия прекратится, то положение будет очень серьезно. В качестве меры предосторожности мы сделали в посольстве запасы продовольствия, разместили в нем всех служащих, а также собрали здесь офицеров, принадлежащих к различным военным миссиям с целью иметь здесь, в случае необходимости, сильный гарнизон для защиты".
20 ноября.
"Мне неудобно покинуть Петроград, так как мое присутствие здесь успокаивает колонию, и мне лучше остаться и ждать событий. Мои союзные коллеги, с которыми я обсуждал вопрос о позиции, на которую мы должны стать по отношению к вновь образовавшемуся правительству, все соглашаются с тем, что мы не можем признать его официально, но расходятся по вопросу о том, должны ли мы вступить в неофициальные сношения с ним или нет. Я лично держусь того мнения, что мы должны установить с ним контакт с целью ведения некоторых текущих дел.
Г. Бальфур согласился с тем, что это представляется существенно важным в интересах союзных колоний, и было решено, что наши консулы, в случае необходимости, будут служить посредниками между нами и правительством".
20 ноября.
"Сегодня ко мне зашли бывший министр труда Скобелев и председатель Совета Республики Чайковский, представляющие, по их словам, рабочий класс и крестьянство. Они сказали мне, что предстоит образование социалистического правительства, куда не войдут большевики, и которое будет включать представителей казачьей демократии и будет поддерживаться кадетами. На мой вопрос, каким образом они предполагают свергнуть большевиков, они сказали: силой. Они уверяли, что могут рассчитывать на некоторые войска, достаточные для этой цели, так как армии нет никакого дела до большевиков, и она хочет только мира. Россия истощена и совсем не может больше воевать; но чтобы добиться успеха, они должны получить полномочия заявить армии, что союзники готовы обсуждать условия мира с целью привести войну к скорому концу. Такое заверение, сказали они, даст им большое преимущество над большевиками, с которыми союзные правительства не захотят вступить в сношения.
Я ответил, что хотя союзные правительства могут согласиться на обсуждение условий мира с таким правительством, когда оно, наконец, образуется, но они не могут дать никаких гарантий быстрого окончания войны, так как после всех своих жертв они не могут принять преждевременного мира, который не давал бы никаких гарантий на будущее. Россия может купить мир лишь на условиях, гибельных для нее, и безусловно в ее интересах приложить усилия к тому, чтобы держаться на месте, не пытаясь предпринимать наступления, пока мы не разобьем Германии. Посоветовавшись между собой, они сказали, что если они получат гарантии, что союзники пойдут на конференцию для обсуждения условий мира и постараются притти к соглашению относительно этих условий, то, быть может, им удастся сформировать небольшую армию для защитительных целей. Скобелев, который должен был вечером выехать в ставку, чтобы встретиться там с прочими социалистическими вождями, спросил, может ли он от моего имени дать предварительные заверения в вышеприведенном случае. Однако я сказал ему, что все, что я могу сделать, это — передать такое предложение своему правительству".
21 ноября.
"В ночь на 20-е число прапорщик Крыленко, на основании инструкции Ленина, послал радиотелеграмму генералу Духонину, верховному главнокомандующему, с приказанием предложить перемирие германским командирам с целью открытия мирных переговоров. Союзные представители в Петрограде, говорилось в телеграмме, уже получили сообщение о шаге, который готовится сделать правительство. Это последнее утверждение было неверно, потому что только поздно вечером 21-го числа я получил ноту от Троцкого с уведомлением об образовании правительства и с предложением перемирия и немедленного открытия мирных переговоров. В тот же день Троцкий заявил о своем намерении опубликовать все тайные договоры. Телеграфируя о вышеизложенном в министерство иностранных дел, я советовал оставить ноту Троцкого без ответа, правительству же его величества следует заявить в Палате Общин, что оно готово обсудить условия мира с законно образованным правительством, оно не может обсуждать их с правительством, нарушившим обязательства, взятые на себя одним из его предшественников в соглашении от 5 сентября 1914 г.
Генерал Духонин ответил, что хотя заключение мира необходимо в интересах России, но он считает, что мирные переговоры могут быть ведены с успехом лишь правительством, признанным всей страной, как целым. Вследствие этого он был замещен прапорщиком Крыленко. Последний выпустил воззвание, приглашающее комитеты всех армий избрать своих представителей и открыть переговоры для заключения немедленного перемирия.
Чайковский снова зашел ко мне сегодня перед отъездом на фронт, куда, как он мне сказал, выехало уже около 20 делегатов с целью сформирования нового правительства и организации достаточной силы для подавления большевиков. Он говорил с большой уверенностью о близком падении последних. В ответ на мои слова, что я не разделяю его уверенности, он должен был согласиться, что большевики, предложив перемирие, опередили его и его друзей".
24 ноября.
"Сегодня зашел ко мне петроградский городской голова с целью заверить меня, что русская демократия сурово осуждает открытие переговоров о сепаратном перемирии, а также опубликование наших тайных соглашений. Он держится чрезмерно оптимистических взглядов на политическое положение. В течение нашего разговора он заметил, что если бы союзные представители покинули Россию, то это было бы суровым ударом для истинной демократии и для всех классов в стране, за исключением большевиков".
25 ноября.
"Союзные военные представители в ставке заявили официальный протест Духонину против нарушения сентябрьского соглашения 1914 г. и сказали ему, что оно может иметь самые серьезные последствия. Скрытая угроза, содержавшаяся в последних словах, была истолкована в том смысле, что мы намерены предложить Японии напасть на Россию. Это был неудачный шаг, который причинил нам немало вреда. Троцкий по этому поводу выпустил горячее обращение к солдатам, крестьянам и рабочим, направленное против нашего вмешательства в русские дела. Он говорил им, что наше империалистическое правительство пытается загнать их кнутом обратно в окопы и превратить их в пушечное мясо. Он приглашал солдат избрать своих представителей и немедленно открыть переговоры с германцами.
"Сегодня начались выборы в Учредительное Собрание. На вчерашнем митинге гарнизона, на котором присутствовали представители всех политических групп, большевики фактически получили вотум доверия".
27 ноября.
"Троцкий сообщил союзным военным атташе ноту с уверением в том, что его правительство желает отнюдь не сепаратного, а всеобщего мира, но что оно решило заключить мир. Это будет ошибкой со стороны союзных правительств, говорит в заключение нота, — если России в конце концов придется заключить сепаратный мир".
27 ноября.
"Я пришел к тому заключению, что единственное, что для нас остается, это — faire bonne mine au mauvais jeu (делать хорошую мину, при плохой игре). Следуя мысли, первоначально поданной Ноксом, я отправил в министерство иностранных дел следующую телеграмму:
"Я разделяю взгляд, уже высказанный генералом Ноксом, — что положение стало здесь настолько безнадежным, что мы должны пересмотреть свою позицию. По моему мнению, единственный правильный путь, оставшийся для нас, состоит в том, чтобы возвратить России ее слово и сказать ее народу, что, понимая, как истощен он войной и дезорганизацией, неразрывно связанной с великой революцией, мы предоставляем ему самому решить, захочет ли он добыть себе мир на условиях, предложенных Германией, или продолжать борьбу вместе с союзниками, которые решили не складывать оружия до тех пор, пока не будут обеспечены твердые гарантии всемирного мира. Моим единственным стремлением и целью всегда было удержать Россию в войне, но невозможно принудить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле. Если еще что-нибудь может побудить Россию сделать еще одно усилие, то это сознание того, что она совершенно свободна действовать по собственному желанию, без всякого давления со стороны союзников. Существуют данные, доказывающие, что Германия старается довести дело до непоправимого разрыва между нами и Россией для того, чтобы подготовить почву для германского протектората, который она надеется в конце концов установить над этой страной. Для нас требовать своего фунта мяса и настаивать на том, чтобы Россия исполнила свои обязательства, вытекающие из соглашения 1914 г., значит играть в руку Германии. Каждый день, что мы удерживаем Россию в войне вопреки ее собственной воле, будет только ожесточать ее народ против нас. Если мы освободим ее от этих обязательств, то национальное чувство обратится против Германии, если мир будет оттягиваться или будет куплен на слишком тягостных условиях. Для нас вопрос жизни и смерти — отпарировать этот последний ход Германии, так как русско-германский союз после войны будет представлять вечную угрозу для Европы, особенно же для Великобритании.