Мемуары фельдмаршала
Шрифт:
«ГЛАВА Х Наконец цель достигнута. Страшный враг безоговорочно капитулировал. При полном согласии с нашими прекрасными американскими союзниками мы установили полный и дружественный контакт с русскими, наступающими с востока. 21-я группа армий, наступавшая с боями на север, имела честь освободить Голландию и Данию, а также за три или четыре дня взяла в плен более двух миллионов военнослужащих некогда прославленной германской армии. Летопись военных достижений, предсказанных или отмеченных на протяжении десяти глав, подходит к концу. Слава этой группы армий, как и слава 8-й армии, будет вечно сиять в истории, и будущие поколения будут почитать их подвиги и, прежде всего, характер, продуманную стратегию и неутомимое рвение их командующего, прошедшего победным маршем из Египта через Триполи, Тунис, Сицилию и Южную Италию, а также через Францию, Бельгию, Голландию и Германию до Балтийского моря и Эльбы, не проиграв ни одного сражения или даже серьезного боя. Уинстон С. Черчилль, 8 мая 1945 года». [369]
Глава двадцать первая. Некоторые размышления о высшем командовании на войне
Уникальным достоинством моей карьеры можно считать то обстоятельство, что мне удалось побывать
По сравнению с эпохой Мальборо или Веллингтона времена изменились; можно сказать, что они выигрывали свои кампании практически в одиночку. Конечно, они не были обременены огромным объемом кропотливой штабной работы, принятой в современной армии. Сегодня главнокомандующего действующей армией можно назвать капитаном команды, причем очень большой команды. Летом 1945 года встал вопрос о том, должна ли нация, по примеру прошлых войн, выдать денежное вознаграждение основным командующим армиями в знак признания их заслуг. Однако в условиях современных войн выбор отдельных лиц, действительно внесших вклад первостепенной важности в ведение военных действий, весьма проблематичен. Как быть с теми, кто отвечает за радары, за противолодочные устройства, за разведку, за медицинское обслуживание, и со многими другими, чья преданная работа на более низких уровнях обеспечила победу? Эти доводы и стали основной причиной моего заявления в сентябре 1945 года о том, что в случае предложения мне денежной награды я откажусь от нее. Конечно, у меня были и другие причины.
С финансовой точки зрения в то время наша нация находилась в положении банкрота и вряд ли могла позволить себе потратить около миллиона фунтов стерлингов на подобные цели. Первые послевоенные годы обещали стать весьма нелегкими для военнослужащих [370] в отставке, как офицеров, так и лиц других званий. Им было бы неприятно читать о том, что отдельные солдаты, как бы высоко их ни ценили и ими ни восхищались, получили сто тысяч или пятьдесят тысяч фунтов дополнительно к своим пенсиям, тогда как они сами (отставники) с трудом могли содержать своих жен и семьи. Голод угрожал миллионам людей в разных частях света. Моя совесть была бы неспокойна, если бы мне выдали такую крупную сумму денег просто за то, что я старался как можно лучше сделать свою работу; ведь то же самое делали и многие другие. Я считал и сейчас считаю, что денежные вознаграждения, в отличие от почестей со стороны Королевского двора, больше не нужны.
В настоящее время высшее командование стало более сложным, чем раньше, и главнокомандующему необходимо иметь хороший штаб, а также отличного начальника штаба, который координировал бы его деятельность. Главнокомандующий должен очень внимательно относиться к отбору подчиненных ему командиров, к тому, чтобы генералы соответствовали своим должностям. Он должен знать своих солдат, а они должны признавать его. Я не верю, что стиль командования, принятый на Западном фронте во время Первой мировой войны, мог оказаться успешным и во время Второй мировой войны. Хочу напомнить читателям, что в годы Первой мировой войны я служил во Франции, но ни разу не видел Френча или Хейга.
Сегодняшняя армия — это самодостаточное сообщество; в ней есть все, что нужно членам этого сообщества для ведения войны, от пуль до банков крови. Я никогда не забуду гнев Черчилля, когда он услышал, что на нормандский берег были выгружены несколько стоматологических кресел! Но мы еще со времен войны 1914–1918 годов запомнили, что, заботясь о состоянии зубов солдат, мы сохраняем их для боевых действий. Хороший генерал должен не только выигрывать сражения: он должен выигрывать их с минимумом потерь, прежде всего — потерь человеческих жизней. В ходе войны 1939–1945 годов я усвоил, что спасению жизней способствуют четыре вещи:
1. Переливание крови.
2. Хирургические бригады, действующие на передовой, чтобы тяжелораненым можно было оказать помощь немедленно, не теряя времени на перевозку в госпиталь. [371]
3. Эвакуация по воздуху непосредственно в базовый госпиталь, расположенный за тысячи миль в тылу, позволяющая избавить раненых от тряски при перевозке на машине или в поезде.
4. Медсестры, работающие на передовой. Когда в 1942 году я пришел в 8-ю армию, сестер на передовую не допускали. Я отменил этот приказ. Их присутствие утешало и успокаивало нервы многим тяжелораненым солдатам, которые понимали, что им будет обеспечен нужный уход. Ни один санитар-мужчина не может ухаживать за ранеными так, как это сделает женщина, хотя многие считают, что способны на это.
Современный генерал должен постоянно помнить об этих и о многих других подобных вещах.
Что касается административно-хозяйственной стороны, необходимо наличие четкой, долгосрочной связи между оперативными целями и административными ресурсами. Успешное административное планирование зависит от способности предвидеть, в чем будет нуждаться армия. Именно поэтому главнокомандующий действующей армией должен постоянно требовать от своего персонала, чтобы он был в курсе наступательных планов и своевременно проводил основную подготовительную административно-хозяйственную работу. Многие генералы терпели военные неудачи, потому что не заботились о соответствии своих оперативных планов имеющимся ресурсам, некоторые обрекали себя на неудачу тем, что перестраховывались в этом плане. Из этого можно извлечь один урок: необходимо соблюдать баланс между боевыми задачами и ресурсами. Важнейшим показателем для любого офицера, претендующего на занятие высших командных должностей, является его способность быстро уловить самую сущность военной проблемы, быстро решить, что должно быть сделано, ясно довести до сведения всех заинтересованных лиц, чего он намеревается достичь и как это будет осуществляться, а затем убедиться, что подчиненные ему командиры выполняют задачу. Главное, он должен уметь отключаться от всех несущественных деталей и сосредоточиваться на самых главных, на тех и только на тех деталях, которые необходимы для правильного осуществления его плана — он должен [372] осуществлять всю необходимую координацию при полном доверии к своему штабу. Когда все сказано и сделано, главное качество, требуемое от командира, — это решительность; затем он должен уметь отдавать четкие приказы и обладать напором, чтобы добиваться их осуществления. Нерешительность и склонность к колебаниям губительны в любом офицере; в главнокомандующем они преступны.
Ни один современный главнокомандующий не может добиться успеха, если ему недоступен человечный подход к войне. Сражения выигрываются прежде всего в человеческих сердцах; если он проиграет сражение за сердца своих солдат, он мало чего добьется. В главе шестой я уже пытался объяснить суть такого подхода и мою командную философию в целом.
Независимо от того, с каким соединением приходится иметь дело, организация командования и контроля должна быть простой и четкой. Так обстояло дело в кампании в пустыне, на Сицилии и в Италии. В начале кампании в Западной Европе организация была превосходной, и благодаря ей мы выиграли одно из величайших сражений нашего времени — битву за Нормандию. Затем произошли изменения, уничтожившие спокойное и эффективное командование и контроль — чему все мы стали свидетелями.
Командующий национальными силами всегда имеет право ясно излагать свою точку зрения на оперативную политику перед вышестоящими лицами; более того, он обязан делать это. Но как только вышестоящий командир принял решение, споры должны прекратиться. В этой связи я хотел бы привести письмо, написанное мне Эйзенхауэром в феврале 1946 года, после того как я послал ему экземпляр моей только что вышедшей книги. Это письмо интересно тем, что в нем высказываются замечания по многим важным проблемам.
«Дорогой Монти, искренне признателен Вам за присланную книгу «От Эль Аламейна до реки Сангро». Сегодня же вечером унесу ее домой и сразу начну читать. Конечно, я с удовольствием воспользуюсь Вашим любезным предложением выслать мне еще 100 экземпляров. Прошу Вас, пришлите их мне, а я распределю их по разным [373] военным училищам, включая Уэст-Пойнт, для которых она будет представлять огромную ценность и интерес. Ваша реакция на книгу «Солдаты демократии» именно такая, как я и ожидал. Ни о чем я не сожалею так горько, как о том, что так называемую военную историю пишут люди, озабоченные главным образом тем, как бы поскорее напечатать свои творения, чтобы занять рынок. Так получилось, что автор данной книги вчера зашел повидаться со мной, и я выразил ему сожаление по поводу того, в каком неблагоприятном свете выставлены некоторые действительно великие люди. Он возразил, что эти люди оказались в книге по чистой случайности, что он хотел использовать их при описании каких-то важных моментов и вовсе не пытался оценивать их роль в военных действиях. Замечания, сделанные Вами по поводу этой книги, еще в большей степени относятся к другому труду, публикуемому сейчас в периодической печати и написанному моим бывшим морским адъютантом, капитаном Батчером. Книга называется «Три года с Эйзенхауэром». Он воспользовался близостью ко мне, чтобы сделать собственные выводы по самым разным поводам, в том числе по поводу некоторых людей и операций, и, не смущаясь, выносит свои суждения с видом высочайшего авторитета. Прочитав отрывок из его книги в «Сатердей ивнинг пост», я почувствовал себя так неловко, что обменялся по этому поводу письмами с г-ном Уинстоном Черчиллем, и он понял, что все происходящее неприятно мне в той же мере, что и ему. К счастью, он не обиделся на меня, ведь суждения, приводимые в книге, со мной не согласовывались и не обсуждались. Видимо, моя истинная ошибка состоит в том, что я выбрал своим доверенным адъютантом человека, не проверив, не собирается ли он в дальнейшем стать «летописцем» войны. Мне действительно обидно, что такие люди, как Вы, Алекс, Теддер, Бредли, Каннингем и так далее, не могут, ввиду занимаемого ими официального положения, написать подлинную историю беспрецедентного опыта международного сотрудничества и понимания. Беда в том, что колоссальные достижения союзников, в описании узколобых людишек выглядят мелкими и малозначимыми; эти писатели упускают из виду великие уступки со стороны двух правительств, сделанные во имя достижения единства [374] на поле брани, из опасения, что они затмят их собственные мелкие и ничтожные мысли. Лично Вам я могу лишь повторить то, что уже многократно говорил: я всегда восхищался Вами за действительно выдающиеся качества, принесшие неоценимую пользу в войне с немцами. Более того, в тех случаях, когда мне приходилось принимать окончательное решение по какому-то вопросу, Вы всегда преданно выполняли это решение, стопроцентно отдавая себя этому делу, независимо от того, что Вы думали или рекомендовали раньше. Я уже писал Вам об этом и сейчас думаю точно так же, как и тогда, и, если когда-нибудь Вы выберете время, чтобы описать свой опыт, Вы можете дословно процитировать мои слова на сей счет. Помимо того, что писатели, вроде тех, о ком мы говорим, наносят вред дружественным британско-американским отношениям, над установлением которых так тяжко трудились сотни преданных офицеров, я боюсь, что они могут повредить и теплым дружеским отношениям, сложившимся у меня с людьми, к которым я всегда относился с высочайшим уважением и восхищением. От всего этого меня просто бросает в дрожь. Кстати, когда я упрекнул одного из подобного рода авторов в неверных суждениях и неточности, он, в порядке защиты, вытащил кипу вырезок из британских газет, относящихся к периоду битвы на Выступе. Он сказал: «Английские писатели не боялись резко и несправедливо критиковать вас. Почему же мы должны проявлять скромность и нерешительность?» Я, разумеется, ответил, что те репортеры писали в разгар событий и ими в какой-то степени руководил страх. Более того, в последних заметках они прилагали все усилия, чтобы исправить ситуацию, которую сами же и создали своими неверными замечаниями. Это никак нельзя сравнивать с книгами, написанными обдуманно и с претензией на «беспристрастную историю», каковой они, безусловно, не являются. Думаю, что нет нужды говорить на эту тему и дальше, но хочу еще раз подчеркнуть, что Вы можете передать мои ощущения любому, кто захочет обсуждать ее с Вами. Спасибо еще раз за присланную книгу, и, уверяю Вас, я найду достойное применение дополнительным экземплярам, [375] которые Вы пришлете мне, как только сочтете возможным это сделать. Как всегда, Ваш друг Айк».