Мемуары Ведьмы
Шрифт:
– Потому что мы забыли, как лечить своё тело. – Спокойно ответила бабушка.
«Ну вот, это произошло снова», – подумала я, – «опять она ответила так, что у меня возникло ещё больше вопросов, чем было в самом начале».
– А как мы лечили своё тело раньше? – Немного раздражившись, снова спросила я.
– Всё в этом мире вибрирует. Если настроить себя, словно музыкальный инструмент, на здоровые вибрации, то тело не будет болеть. Раньше человек знал, как настроить себя и вылечить. Он знал, как звучит его идеальная мелодия, здоровая и гармоничная. Сейчас же люди забыли и это. Общение с природой помогает услышать гармоничную мелодию своего тела, но люди перестали испытывать благоговение и трепет перед ней, она не может теперь подсказать людям, они её просто не слышат.
– Но как же настой может изменить их вибрацию? – всё ещё моя логическая цепочка никак
– Настой может вибрировать точно так же, как и человеческое тело. Маг готовит настой здоровой вибрации и даёт его больному человеку. Если человек принимает эти вибрации, то и его тело перенимает их и становится здоровым.
– Принимает вибрации… То есть принимает настой? Ты хотела сказать?
– Можно пить литрами настои и не излечиться, если человек не дал команду своему телу принять целительные вибрации. Принять вибрации, в первую очередь, значит поверить в их действие. И позволить своему телу услышать их.
Я многое не понимала тогда, и многие мысли меня тяготили своей неясностью. Бабушка всегда отвечала на мои бесконечные вопросы, но я не всегда могла осознать ее ответы. Многое так и оставалось для меня словами без смысла с налетом мистики.
Мы свернули налево, и перед нами предстала длинная улица с одноэтажными черными домами, в которых иногда проблескивали такие же черные окна. Лишь одно окно в правом ряду было тускло – жёлтым. В этом доме кто-то не спал. Проходя мимо него, бабушка замедлила ход, будто прислушиваясь к звукам, которые могли доноситься оттуда. Но там было довольно тихо, не было ни голосов, ни шагов. Мы, было совсем прошли это окно, как бабушка вдруг остановилась, на секунду задумалась, словно ведя внутреннюю беседу и повернула обратно.
– Пойдём, спросим, как идут дела. – Сказала она, вроде бы, одновременно и себе и мне.
Я последовала за ней. Бабушка тихо постучала в окно.
Клетчатая кухонная шторка быстро отодвинулась и на нас взглянула круглолицая женщина. Бабушка жестом спросила «как ты?» Женщина, завязывая халат под грудью, жестом показала «заходи через веранду». Нам открылась дверь и я ликовала, что сейчас окажусь в тепле. Я не сразу узнала нашу клиентку, её лицо сильно округлилось, а нос стал очень большим и раздутым. Она очень изменилась, а её огромный живот выдавал последние месяцы беременности.
Ещё её было трудно узнать без угрюмого и надменного взгляда. Нас угощала сейчас чаем доброжелательная, спокойная женщина. В её лице не было более выражения надзирателя и судьи, она была скромна в выражениях, и даже стыдилась посмотреть лишний раз бабушке в глаза.
– Ты сняла приворот? – немного растерявшись с предисловием, бабушка завела разговор.
Глава 4
– Да, сняла, баб Валя. Сейчас вспоминаю всё, как в тумане. Будто не я вовсе была, когда всё это делала, как наваждение какое-то. Вернуть бы время вспять. За всё ответ надо держать… – на её глазах проступили слёзы. – Гормоны у меня, буду плакать много, не обращайте внимание.
– Слезы чистят душу, вымывая всё из неё своим потоком. Плакать полезно, вся грязь уходит. – Сказала бабушка, погладив пухлую руку женщины, совсем без украшений, как прежде.
– Я весь день тогда думала о том, что сама рассказала вам, но решимости снять приворот не было. Как только наступила ночь, муж мой пришёл домой очень пьяный и принялся с порога бить меня ладонями по лицу. Я пыталась укрыться от побоев, но он настигал меня снова и снова. Я убежала и закрылась в ванной. Через некоторое время я услышала, как открылась и захлопнулась входная дверь. Вся в слезах, решив, что как будет, так и будет, я продолжала сидеть в ванной. Час спустя снова раздался стук входной двери. Я приблизилась к двери своего укрытия ухом, чтоб понять один ли Максим пришёл и в каком он состоянии, как в то же мгновение топор врезался в дверь прямо над моей головой. Холодный пот прошёл по моему телу, и я села на ванную в полном оцепенении.
Мой собственный муж рубил сейчас дверь ко мне топором. Что было б, если б он её прорубил, один Бог знает. Но на пятом разе он почему-то остановился и снова вышел из дома. Я всё ещё сидела в ванной и боялась лишний раз пошевелиться, такой сильный страх овладел мной. Только когда в прорубленные расселины пробился дневной свет, я решилась выйти. Дома никого не было, а по всему полу были следы босых ног, выпачканных в грязи и болотной тине. Я уже начала было понимать, что мой муж сошёл сума, как обнаружила следы двух людей. Это были мужские массивные следы и женские, миниатюрные. Через час, а то и два, изучив их, я начала понимать, что теперь схожу сума я сама. Мне было невероятно страшно оставаться снова в этом доме. Возможно, меня мучал вопрос, где же мой муж, но хочу признаться, что спасение собственной жизни беспокоило меня тогда намного больше. Я впервые осознала, что не имею настоящих, глубоких чувств к своему супругу. Я не могла продолжать его любить алкоголиком, сумасшедшим, меня более не беспокоила его судьба, если он не мог оставаться прежним, – она остановила рассказ, потупив взгляд и через время продолжила,– Я быстро собралась и отправилась в город снимать приворот. Сделавшая этот чертов приворот колдунья, очень удивилась моей просьбе, сказав, что её рецепты очень качественные, работают долго и верно. Мне не хотелось рассказывать все подробности, и я быстро перевела тему, сказав, что просто осталась недовольна браком. Она, многозначительно опустив уголки рта, вытащила из старинной лакированной мебели какие-то листки бумаги. Они напоминали разорванный блокнот, обожженный огнём со всех сторон. Листки были коричнево-желтые, на них виднелись тёмные капли, по всей видимости, это были капли крови. Она написала на одном из таких листков моё имя и какие-то знаки под ним. В следующее мгновение я снова увидела, как в её руке сверкнула огромная игла. Она сделала жест, прося дать ей одну из моих рук. Немного замешкавшись, я протянула левую ладонь, и она быстрым движением довольно глубоко проколола мне палец. Кровь закапала в хрустальную резную вазочку. Затем она дала мне ручку перо и сказала исписать весь лист сделанной ей надписью, используя вместо чернил свою собственную кровь. Когда последний знак был написан, следившая за правильностью каждой написанной на листе буквы, колдунья, сорвала этот лист со стола и придала огню, что-то приговаривая. Лист догорел до тла, и дело было сделано. Она, не прощаясь со мной, недовольно захлопнула дверь, как только я оказалась на лестничной площадке.
Вернувшись домой, я всё ещё не знала, где искать мужа, жив он или мёртв. Как будто не понимая реальности происходящего, я прибралась в квартире, приготовила ужин. Наступил вечер, а его всё ещё не было. Я не могла ни спать, ни идти его искать. Ничего не шло в голову, и я просто ходила по дому без всякой цели. Ровно в полночь раздался стук в дверь. Я поняла, что он вернулся, но какой? В каком состоянии, в каком виде? Внутри у меня всё сжалось, но я выдержав паузу, всё таки открыла дверь. Там никого не было, тишина, темнота и больше ничего. Я застыла на мгновение, и лёгкий ветер дунул прямо мне в лицо так неожиданно, что я закрыла глаза. Открыв их, я вдруг почувствовала какую-то невыразимую тревогу и тоску по мужу. Весь мой страх испарился, и я не могла более думать про себя, все мои мысли были только о том, где он, что с ним, где его искать.
Поспешно засобиравшись, я выскочила из дома, даже не понимая, соответствует ли моя одежда погоде. Я не ощущала более ни холода, ни страха. Единственной моей мыслью было найти любимого человека, возможно ценой своей жизни, но разыскать и спасти. Эти чувства, вдруг нахлынувшие на меня, раздирали меня изнутри. Я не могла больше думать ни о ком, как только о Максиме. Мысль, что больше не увижу его глаз, не обниму любимого, кололо моё сердце как тысячи иголок, а в груди воздух застывал камнем, как только я допускала мысль о его кончине. Вскоре я осознала себя уже бежавшей по проселочной улице, и сама не заметила, как очутилась на пороге дома свекра и свекрови. Свет там все еще горел, и я постучала в спешке несколько раз подряд. Если мой любимый человек не там, то нельзя было медлить ни секунды, необходимо было бежать в лес на его поиски.
Дверь отворила свекровь, она смотрела на меня хмурым взглядом, прижав одну руку к груди. Я коротко спросила у них ли мой муж. Она стала отвечать очень агрессивно и уклоняется от любого вопроса, заданного напрямую. Я была сильнее этой женщины, и мне было неважно, что она подумает обо мне. Самым важным было тогда узнать, что Максим жив и здоров. Я отпихнула ее резким движением и вбежала в комнату, где горел свет. Там сидел свекр, он оттолкнулся было руками от дивана, вставая, но я выскочила из комнаты и открыла следующую комнату. В ней было практически темно, там на лампу был накинут платок с узорами, комната плохо освещалась, но даже так я могла различить любимый профиль. Он лежал на кровати, накрытый одеялом, у изголовья стояли лекарства и большая железная кружка. Я подскочила к мужу, обняла его и вдохнула всей грудью запах его тела. Это был не просто запах человека, это был спасительный бальзам, окутывающий меня целиком и полностью. Внутри я почувствовала эйфорию, вся боль ушла. Я полностью осознавала, что нахожусь во власти невероятно сильных чувств, настоящей любви, которых никогда и ни к кому в своей жизни не испытывала. Мельком в этом приглушенном свете я могла заметить, как мои волосы удлинились и приобрели светлый оттенок, а пальцы поменяли форму ногтей. Я не могла прекратить целовать руки мужа. Он проснулся, но всё ещё был очень слаб. Он смотрел на меня, не отрывая глаз. Как никогда прежде он гладил мои волосы и лицо, обнимал меня, и я слышала, как он плакал, укутавшись в мою неистово преобразившуюся копну волос цвета пшеницы. Всё было как в бреду, опьяненные небывалыми чувствами, мы провели всю ночь вместе. Только в ту ночь я любила кого-то так, как не любила никогда. Именно тогда для меня более не существовал воздух, если он не был наполнен запахом любимого человека.