Мемуары жирной анорексички
Шрифт:
Отношения у нас с Вадиком, как и полагается в том возрасте, держались на двух-трех прогулках в неделю, а чуть позже – на спиртных коктейлях и поцелуях взасос. Зимой мы бродили по дворам, периодически греясь в подъездах, а летом переместились на крыши, откуда можно было с грустным видом смотреть вниз и философски рассуждать о тщетности бытия в четырнадцать лет.
Все эти несколько месяцев отношений Вадик не забывал мне напоминать о том, что я крупнее его и, следовательно, какая-то не такая (при этом об усишках своих он не слышал ни слова!).
– Сколько ты весишь? Шестьдесят? А рост?
Конечно, Вадика нельзя в этом винить. Все взгляды и понимание того, что и кому можно говорить, в четырнадцать лет – багаж от родителей, и лишь пыль на этом багаже – налет из социума с культурой. Поскольку Вадик читать не любил и не хотел, фильмы и книги предпочитал только развлекательные, а его адекватных друзей можно было пересчитать по пальцам – пыль эта рассеялась, не успев перекрыть родительское добро, местами очень, как это модно сейчас говорить, токсичное.
Самое странное, кстати, что через пару лет Вадик найдет девушку мечты, отношения с которой у него продлятся без малого семь лет. Семь, мать его, лет! Он будет любить ее до безумия, будет готов свернуть горы/шею/с правильного пути ради ее счастья. И она будет полного телосложения – такой, которые его всегда отвращали. Парадокс!
В общем, этот самый Вадик был вторым после моей мамы, кто решил заговорить со мной о моей фигуре. Только он, в отличие от мамы, не желал мне добра, а просто почему-то хотел выказать свою неприязнь к моему телу, не соответствующему идеалам у него в голове. Сейчас я думаю, что таким способом он боролся с собственными комплексами, вызванными худобой, все теми же усиками и какой-то костяной шишкой у него на груди. С высоты прожитых лет я понимаю, что нельзя его в этом винить. Но голос четырнадцатилетней меня где-то внутри до сих пор говорит, что он козел и что его нужно презирать. Что поделать: призраки прошлого.
В июле того же 2010 года мы с Вадиком расстались. То ли скучно мне с ним стало, то ли усишки сильно стали колоться – не помню. Помню, что он уже через две недели гулял с другой девочкой и строго-настрого запретил мне при встрече подавать вид, что мы знакомы. Мне, естественно, на его увещевания было плевать: да кто он такой, в конце концов? А еще очень хотелось посмотреть на его новую пассию, которая «в тысячу раз была лучше» меня.
Городок у нас небольшой, провинциальный. Из бесплатных развлекательных мест для подростков в то время был только детский парк. Вероятность встретить там бывшего – примерно стопроцентная. Немножко фатума, немножко расчетов – и вот одним прекрасным июльским вечером я увидела его с ней.
– Привет! – улыбаясь во весь рот, сказала я, проходя мимо и даже не смотря на нее.
– Привет, – сквозь зубы бросил он, злобно сверкнув усами (ой, простите, глазами).
В этот же момент я почувствовала, как меня обсмотрели с ног до головы и оценили каждый сантиметр тела. Что ж, я была готова. Вечером того же дня он написал мне в «аську».
– Какого хрена! Я же предупреждал! Неужели так трудно было не подавать виду? Ты просто жирная тварь, которая даже не может выполнить просьбу!
– Но… я не могу не гулять в парке, только потому, что ты этого хочешь. Он общий вообще-то, – напечатала я, зацепившись взглядом за жирную тварь.
Да, я гуляла там намеренно. Да, меня можно было обвинить в подлости. Но причем здесь была моя фигура? Не знаю до сих пор, но склоняюсь все к тому же родительскому багажу Вадика: отсутствие воспитания, неумение высказать свою претензию, не переходя на личности, и, конечно же, его собственные комплексы. Как бы то ни было и кто бы ни был виноват, те слова крепко засели у меня в голове.
«Жирная тварь!» – они как будто бы с одного удара вбили тот гвоздь отвращения к себе, который Вадик старательно вкручивал в мою голову на протяжении шести месяцев. С этого гвоздя под названием «Жирная тварь» и начнется мое путешествие в увлекательную долину пищевых расстройств.
Глава 3
ПЕРВАЯ УТРАТА
Спустя пару недель после «жирной твари» произойдет событие, после которого я впервые узнаю, как от расстройства может пропасть аппетит – до того в моменты душевных переживаний я только и делала, что ела. А случится это так.
– Диан, выйди во двор! Там что-то с кошкой нашей, посмотри, – прокричал папа из комнаты, когда я проходила мимо.
Не придав этому значения, сую ноги в тапки и поворачиваю дверной замок. Спускаюсь во двор: это быстро, ведь мы живем на первом этаже. Толкаю деревянную подъездную дверь. Мимо пробегает местная детвора, один из малышей останавливается – это Никита с верхнего этажа, я его знаю.
– Вашу кошку собака съела, вон-она она, вон тама лежит, – маленький палец указывает на кусты, круто раскинувшиеся на поляне в двух метрах от подъезда.
Внутри меня что-то резко обрывается, по телу начинает разливаться страх. «Бред!» – проносится в голове. Отказываясь верить детским словам, иду к кустам. «Да хрень! Леська, конечно, могла броситься на пса, беременная ведь, но она всегда предельно осторожна. Сколько таких схваток было, и каждый раз домой возвращалась. Боевая кошка, не может быть, чтобы загрызли!» – рассуждаю сама с собой. «С другой стороны, она трехцветная, да еще и с черным, «пиратским» глазом – вряд ли ее можно с кем-то спутать…»
С тяжелым сердцем подхожу к кустам, вглядываюсь в зелень, вижу знакомую белую лапку… Затем белый животик, бочок в черных и рыжих пятнах, мордочку с закрытыми глазами… В горле образуется ком – таких размеров, что становится трудно дышать. «Как же котята? Они ведь там, в животе! Погибли… Конечно, погибли! Их было не спасти. Кто-то вообще спасает недоношенных котят из кошкиных животов?..»
Молча разворачиваюсь, проглатываю ком – нельзя, чтобы мелкие видели слезы. И чтобы дома видели нельзя – у нас не принято. Глубоко дышу носом, сдерживаюсь с таким усилием, что начинает дергаться щека. Прохожу мимо детей, стараясь не смотреть на Никиту, быстрым шагом направляюсь в спасительную темноту подъезда.