Мемуары
Шрифт:
Буду я сопровождать Билла Барнса в конце августа на кинофестиваль в Венецию или нет, будет зависеть от того, смогу ли я завлечь к себе в гости на Лидо Марию.
Если не удастся, я останусь в Новом Орлеане, чтобы хорошенько отдохнуть — мне это совершенно необходимо перед следующей постановкой «Крика», репетиции которого должны начаться, как я надеюсь, примерно через месяц.
Ночью после премьеры «Крика»в Нью-Йорке я полечу в Италию и останусь с чудесными тамошними людьми на неопределенный срок; надеюсь, мне удастся найти
Вчера меня очень встревожил конфуз в Новом Театре. Честно, как перед Богом — я не заметил перерыва после окончания первого спектакля. Я хочу сказать, что вышел из мужской грим-уборной, уже когда услышал аплодисменты к началу первого акта. Моя «плохо выученная роль» тоже тревожила меня. И если задние ряды были заняты — правда, этого не было пока ни на одном спектакле — то сомневаюсь, что меня было слышно.
Моя проблема, как мне кажется — дыхание. Концы предложений совсем пропадают — мне не хватает дыхания.
И все же мне хлопали. Думаю, во мне есть что-то узнаваемое, как и в Доке — независимо от того, слышно, что я говорю, или нет.
Решено, что спектакль продержится все лето. Должен продержаться. Думаю, постановка «Крика»будет зависеть от моей способности «везти на себе воз» и в течение пяти месяцев играть спектакль, получивший «смешанные» отзывы — это вполне престижное завершение — и оно станет опорой более крупному проекту.
8
Поздней весной 1947 года, вернув деда на его обычное место жительства в отель «Гейозо» в Мемфисе, я на машине отправился в Нью-Йорк, где вовсю шла подготовка к постановке «Трамвая».
В Нью-Йорке я снова оказался с Санто, но на этот раз наше совместное пребывание было кратким. Я увидел постановку Элиа Казана по пьесе Артура Миллера «Все мои сыновья», и был под таким впечатлением от его воплощения этой символической драмы, от той жизненной силы, которую ему удалось вложить в нее, что умолил Одри Вуд и Айрин Селзник сделать все возможное, чтобы он был режиссером « Трамвая».Именно его жена, Молли Дей Тэчер Казан, мой старый друг, первой прочла пьесу. Элиа сопротивлялся идее взять на себя постановку, но она победила, и контракт был подписан.
Завершив эту важную часть работы, мы с Санто отправились на мыс Кейп. Мы сняли бунгало прямо у воды, где-то между Норт-труро и Провинстауном. (Мы назвали дом «Ранчо Санто» и на фасаде прибили дощечку с этим названием.) Гостей пришлось ждать недолго; пожить в нашем простом бунгало приехали Марго Джонс и ее подруга, Джоанна Албус. По сторонам большой комнаты стояли две двухэтажные кровати; дамы спали на одной из них, мы с Санто — на другой; огненная вода потреблялась в больших количествах. Я не был в те дни сильно пьющим, но Марго («Техасский торнадо») любила это дело, как и Санто. Мы приехали на мыс слишком рано, купаться в океане было холодно. Я продолжал работать над « Трамваем», и именно в нашей хижине придумал заключительную реплику Бланш,
Я тоже всегда зависел от нее и не слишком часто разочаровывался. На самом деле, случайные знакомые или «первые встречные» обычно бывали добрее ко мне, чем друзья — что говорит не в мою пользу. Узнать меня — значит перестать меня любить. В крайнем случае можно терпеть меня, а по театральным критикам я могу судить, что нетерпимость вошла в моду.
По каким-то причинам электричество и водопровод вырубились одновременно. Вечера освещались у нас свечами, а по зову природы обитателям хижины приходилось бегать в кусты.
Примерно в это время я получил телеграмму от Казана, где сообщалось, что он отправил ко мне на мыс Кейп молодого актера, по его мнению — одаренного; он хотел, чтобы тот прочел для меня роль Стэнли. Мы ждали два или три дня, но молодой актер — его звали Марлон Брандо — не появлялся. Я уже перестал ждать, когда внезапно вечером он появился с молоденькой девушкой, почти ребенком.
Он спросил, почему мы не включаем свет, мы ответили, что у нас нет электричества. Он немедленно его отремонтировал — по-моему, просто опустил пенни в световой предохранитель.
После этого, обнаружив наши затруднения с водопроводом, починил и его.
Брандо был одним из самых красивых молодых людей, которых я видел в жизни — может, с одним или с двумя исключениями — ноя никогда не заигрывал с актерами, это мое правило, и к тому же он не относился к тому типу, который получает роли подобным образом.
Приведя наше «Ранчо» в полный порядок, вернув нам и свет, и воду, Марлон уселся в уголке и начал читать роль Стэнли. Я подавал реплики. Меньше, чем через десять минут Марго Джонс вскочила и закричала.
— Техасский торнадо! Немедленно соединись с Казаном! Это самое великое чтение, какое я когда-либо слышала — как в Техасе, так и за его пределами!
Может быть, Брандо и улыбнулся — но не выказал особой радости, как обычно делаем все мы.
Роль Ковальского была его первой большой ролью на сцене — все остальные были в кино. Жаль, потому что у Брандо на сцене была харизма, сравнимая с харизмой Лоретты Тейлор в расцвете ее сил.
В тот вечер мы ужинали дома, читали стихи. То есть читал я. Потом мы пошли спать. Для Брандо не было постели, и он свернулся калачиком на полу.
Марлон почему-то всегда был очень застенчив со мной. На следующее утро он предложил мне погулять по берегу вдоль океана, мы прошли километры, но он не проронил ни слова, в молчании мы вернулись назад.
Роль Ковальского была пристроена, нужно было искать Бланш. Меня вызвали в Нью-Йорк послушать чтение Маргарет Салливэн. Мне она «не показалась», я все время представлял ее себе с теннисной ракеткой в руках — а я сомневаюсь, что Бланш умела играть в теннис. Маргарет Салливэн — очень приятная личность, актриса без «эго». Когда ей сообщили, что первое чтение было неудовлетворительным, она попросила выслушать ее еще раз. Мы удовлетворили просьбу, но теннисная ракетка, по каким-то причинам, хотя и не была видна, ощутимо присутствовала. Айрин была отправлена к ней сказать, что мы искренне благодарны, но — не то.