Мемуары
Шрифт:
Я уже говорил, что в прошлый ее приезд в город у нас зашел разговор о зарубежных поездках, и я спросил ее, не хочет ли она посетить Англию? Мой друг Мария, леди Сен-Жюст, предложила сестре пожить у нее в Уилбери, очаровавшим бы Розу, по-моему. Я упомянул об этом приглашении и добавил, что наверняка можно было бы организовать ее встречу с королевой Англии. Ни секунды не колеблясь, Роза убежденно ответила: «Это я королева Англии».
Представьте, что вы живете в мире снов — как приятно быть в нем королевой.
Часто она создает вокруг себя королевскую атмосферу, кажущуюся совершенно естественной.
В тот вечер ее внимание особенно привлекли дети, мимо которых мы прошли во время короткой прогулки по парку. Она помахала им рукой, дети помахали ей в ответ.
— Что это за ребенок, Роза?
— Мой сын.
(Наследник английского трона?)
Последние два раза, приезжая к нам, она захватывала с собой зубную щетку и пасту, очевидно, надеясь провести у нас ночь. Ей будет приятно совершить путешествие — так почему бы не в Англию?
Мария все еще фантастически любит развлечения, и будет очень забавно сделать Розу владетельной госпожой в чудесном палладианском дворце Уилбери — с придворными дамами в длинных платьях и с придворными кавалерами, раскланивающимися перед ней. После того, как она перенесла «Божий суд» сумасшествия — не склонив головы, не пав духом — почему бы ей не оказать такие же почести, как английской королеве?
Я уже говорил, что мама (вдовствующая королева?) тоже находится среди пациентов Стоуни-Лоджа? Татьяна рассказывает, что Роза похлопывает мать по плечу и спрашивает: «Как дела, мама?» Не получая — и не ожидая — ответа, она проходит мимо. Сегодня я спросил у нее: «Как дела у мамы?»
— Замечательно!
— И что она делает?
Сидит.
Карсон Мак-Каллерс очень любила Розу, и мы часто ездили в гости к Карсон, в Найак. Вечно переполняемая нежностью, Карсон однажды сказала:
— Роза, подойди и поцелуй меня.
— Нет, — сказала Роза, — не могу, у меня изо рта плохо пахнет.
В другой раз Карсон пригласила нас на ужин, а он все откладывался и откладывался, и Роза, привыкшая ужинать очень рано, начала все больше и больше волноваться. Она называла почему-то Карсон — К; в конце концов, она сама пошла на кухню, посмотреть, как там ужин. В процессе приготовления ужина наблюдался полный регресс, так как мясо сгорело.
— К, — сказала Роза, — боюсь, мясо сгорело.
Карсон слишком мечтательно погрузилась в свой бурбон, чтобы обратить внимание на это сообщение, но Роза не отступала.
— К, вставай, пожалуйста, и одевайся, мой брат поведет нас с тобой в ресторан.
Встать и одеться заняло у Карсон немало времени, конечно, и она попросила Розу помочь ей надеть платье.
Роза вовсе не была к этому расположена.
— Боюсь, тебе придется справиться одной.
Карсон со своим мужем Ривзом приехали в Париж из своего загородного имения «Ancien Presbytere [95] ». Остановились они в том же отеле, что и мы с Фрэнком — «Pont Royal». В тот вечер в Париже была премьера фильма Маньяни, у меня было приглашение, и я надевал свой фрак, когда позвонил телефон. Звонила Карсон, необыкновенно взволнованная.
95
Старый
— Тенн, дорогой, мы должны перебраться с пятого этажа на второй, потому что Ривз угрожает выброситься из окна. Пожалуйста, попытайся уговорить его.
Эта просьба показалась мне более срочной, чем приглашение Анны, и я помчался в их номер.
— Что за самоубийство, Ривз? Надо быть серьезным.
— Я решился окончательно.
— Почему?
— Я обнаружил, что я гомосексуалист.
Не зная, конечно, что он на самом деле соберется покончить с собой через год или два, я разразился смехом.
— Ривз, последнее, что я стал бы делать — это бросаться из окна из-за того, что я гомосексуалист — только если меня не заставят быть другим.
Мак-Каллерсам это понравилось, и угрозы Ривза наложить на себя руки были отложены на некоторое время.
На премьеру Маньяни я опоздал. Она бросила на меня испепеляющий взгляд, когда я прокрался в ложу.
В «Ancien Presbytere», куда вернулись Мак-Каллерсы, росло вишневое дерево, Ривз все время предлагал Карсон повеситься на нем вдвоем.
У него даже было припасено для этого две веревки. Но Карсон эта перспектива что-то не привлекала.
Одно хроническое заболевание заставило ее вернуться в Париж на лечение.
Вез ее Ривз, но по дороге он достал две веревки и снова пристал к ней с идеей повеситься.
Она сделала вид, что согласна, но заставила его остановиться у придорожной таверны и купить ей бутылку вина — подготовиться к этому акту.
Когда он вошел в таверну, Карсон вылезла из машины и автостопом добралась до Американского госпиталя в парижском предместье.
Живым бедного Ривза она больше не видела. Он убил себя — через несколько месяцев — сверхдозой барбитуратов и выпивкой.
Как легко я записываю эти страшные воспоминания!
А как еще могу я представить их вам? Из вас так мало кто знал Карсон и Ривза…
Вчера вечером у меня брал интервью — в первый раз в моей жизни — театральный критик Нью-Йорка — не больше не меньше, как сам Уолтер Керр.
Я был напуган. Он отклонил предложение пообедать в ресторане «Ла Веранда» и отказался выпить вместе со мной бутылочку «Соаве», которая была у меня в номере — наверное, я выпил ее один, так как в гостиной не осталось даже воспоминания о ней.
Но поскольку я имел дело с убежденным гуманистом, который не сразу справился со своим магнитофоном и потом забыл одну из своих кассет — то не лепетал нервно о не относящихся к делу материях.
Конечно, никогда не знаешь, в каком виде интервью выйдет, как давно уже никто не знает, какой будет рецензия. И даже — каким будет спектакль.
Мой новоорлеанский кардиолог четыре года назад посоветовал мне вернуться в Ки-Уэст и жить, как крокодил — совет, который я полностью проигнорировал, не зная, как живут крокодилы, за исключением того, что живут они в болотах и никуда не торопятся — а такая жизнь привлекала меня ничуть не больше, чем смерть.