Менестрель идёт по свету

Леви Ариана

С этими словами, эльф, не дожидаясь ответной реакции, просто развернулся и ушёл. Ребята переглянулись и, синхронно пожав плечами, развернулись к фургону, чтобы оставить вещи. Ксан только прихватила с собой укулеле – впрочем, та почти всегда болталась у неё за плечом, так что это действие было скорее автоматическим, чем осознанным.

Немного побродив по краю лагеря в сгущающихся сумерках, Ксан присела на выпирающий корень массивного дерева и привалилась к стволу спиной, разместив верную укулеле перед собой. Пальцы сами потянулись к струнам. Какое-то время Саша наигрывала без слов разные мелодии, дополняя тем самым походный

антураж. Временами ей казалось, что она и в самом деле в студенческом походе, но взгляд натыкался на кого-то из эльфов и иллюзия развеивалась. Ксанти молча сидел рядом. Подобное задумчивое молчание было несвойственно парню, но Ксан была ему благодарна за эти мгновения тишины и покоя, когда есть только шум леса, треск костра, и звуки аккордов. Конечно, фоном были разговоры эльфов, шум лагеря, чей-то заунывный вой в лесу – но всё это было немного в стороне, а значит, не считалось.

Спустя некоторое время по поляне поплыл ароматный запах мясного бульона с травами, и Ксантариэль махнул рукой ребятам, чтобы те присоединились к костру. У костра обоим вручили по миске с похлёбкой и скрученному в валик лавашу. Походная еда эльфов оказалось довольно вкусной и питательной, и – как подозревала Ксан – исключительно полезной. В бульоне не было ни грамма лишнего жира, а травы сильно смахивали по запаху на некоторые лекарственные, которые Саше как-то продали в местном аналоге аптеки. Лаваш, кстати, тоже содержал вкрапления трав, и это придавало ему несколько пикантный, немного пряный вкус.

Утолив голод, эльфы не спешили расходиться, не отказываясь от уютного тепла костра в пользу своих фургонов. Но не было и шумных разговоров у костра, громкого смеха – как это было бы в человеческом походе. Эльфы тихо переговаривались между собой небольшими группами, либо просто молчали и смотрели на огонь. Ксан была в числе последних. От созерцания пляшущих язычков пламени её отвлёк незнакомый голос:

– Может быть, менестрель споёт что-нибудь? Не зря же он приготовил инструмент?

Ксан перевела взгляд на говорившего эльфа. Тот подчёркнуто не смотрел на неё, да и обращался, по сути, не к ней. Но остальные уставились именно на неё, ожидая её решения.

Саша вздохнула, провела рукой по струнам и нашла взглядом Ксантариэля – единственного знакомого и вроде как лояльного к ней эльфа. Тот едва заметно кивнул.

Ксан задумалась, что же сыграть. Это – не кабацкая публика, им её обычный репертуар не подойдёт. Но что сыграть и спеть этим чуждым ей существам, которых она совсем не знает, не понимает, и - чего уж таить – опасается? Ей отчаянно хотелось спеть что-то, что протянет между ними мост, раскроет ей их сущность, поможет ей стать своею в их компании – или хотя бы уменьшит долю игнора и презрения. Не то чтобы Ксан такое отношение задевало, но ей предстоит жить и общаться с эльфами неопределённое время. Пожалуй, стоило бы навести мосты.

А что, если спеть эльфам о них самих? Знает Ксан одну песню, вот только… непонятно, как сами эльфы её воспримут: всё-таки это фантазия автора другого мира. Много ли в ней правды? Но эта песня как нельзя лучше отражала внутренние ощущения самой Саши, так что она решилась. Сделала пару проигрышей, вспоминая аккорды, и запела:

Отпускает ночь цветные сны,

Обнажая полный лик луны.

Отделились тени от стены -

Это значит, в дом пришли Они.

Их глаза светлы и холодны,

Там горят болотные огни...

Как боюсь я их невинных лиц,

Я боюсь их вкрадчивых речей.

Мне знакомы пальцы хищных птиц,

Когда ноша сорвана с плечей.

Под лопаткой холод острых спиц,

Разум был моим, а стал - ничей,

Там отныне - прочим не видны -

Безраздельно царствуют Они.

Их придумал бессмертный профессор,

Их тела - это музыка леса,

Их слова — квинтэссенция слёз,

После них твоя жизнь полетит под откос...

Их придумал бессмертный профессор...

Опасайся звуков в темноте,

Опасайся локонов льняных.

Их мечи направлены на тех,

Кто ещё ребёнком видел сны

О прозрачных замках в высоте,

О мостах над морем золотых...

Ты забудешь свой родной язык,

У чужого имени в плену,

Ты забудешь всё, к чему привык,

Даже пол, гражданство и страну,

Кто тебе отец и кто твой бог.

Опадает вереск в синий мох…

Это сделал бессмертный профессор.

Три талмуда изрядного веса

Он писал, не надеясь на спрос…

Вместе с ним твоя жизнь полетит под откос.

Это сделал бессмертный профессор...

Кровь течёт меж пальцами в траву -

Человечна, смертна и красна.

Покидает сердце клеть свою,

Чтобы им наелась Их весна.

Их сиянье гибельно для глаз.

Там, где есть Они - не будет вас.

У причалов плещется вода,

Зов её властителен, но тих -

Не вернётся память никогда,

Потому что ты - один из Них,

Кто отмечен не был в должный час,