Мент
Шрифт:
— Ну… твое дело, — сказал Зверев скучно. — А только влип ты круто. Кинули-то вы замначальника кадров ГУВД…
— Зверев, ты не вешай! Не знаю ни хачиков, ни начальников ваших ментовских.
— Смотри, Слава (Сашка вытащил из кармана служебный телефонный справочник, полистал и нашел нужную страницу)… Смотри — Орлов Виктор Георгиевич — заместитель начальника ОК ГУВД. Ну, вспоминай, как терпилу звали. Вы же знакомились, ты Игорем назвался.
Босой впился взглядом в страницу справочника. Над верхней губой выступили бисеринки пота. Он уже понял, что влип крепко, открещиваться от участия в деле бесполезно… А служебное положение терпилы сильно усугубляет произошедшее.
— Что же теперь делать-то, Александр
— А что делать, Слава? Возместить ущерб… это во-первых…
— Да нету у меня бабок! — выкрикнул Босой. — Нету! В одну ночь все спустил! Доктор с Кентом все вынули.
— Бедный ты мой! — посочувствовал Зверев. — Это же надо: всю жизнь вкалывал у станка, не ел, не пил, на всем экономил. И вот беда-то — жулики все нажитое непосильным трудом вынули. Ай-я-яй…
Босой вскочил и нервно заходил по грязной, захламленной комнате. Стажер быстро переместился и встал у балконной двери. Навряд ли Босой попытался бы выпрыгнуть с четвертого этажа, но действия наркомана спрогнозировать весьма трудно, и Зверев показал глазами: правильно.
— Александр Андреич, — сказал Босой.
— Что?
— Я достану денег. Можно позвонить?
— Звони, — разрешил Сашка. — Но смотри!
— Что я — пацан? — Босой присел к телефону и начал названивать. Зверев сел рядом и стал запоминать телефоны. В результате полуторачасовых телефонных переговоров с десятком абонентов Босой договорился о получении денег в долг почти на четыре тысячи рублей. Стажер потом сказал Звереву:
— Я бы не смог собрать такой суммы.
— Наверно, и я бы не смог, — ответил Сашка. — А неработающий наркот Босой сумел!
— Четыре штуки будут, — сказал он. — Больше сейчас трудно. Потом… а, Александр Андреич?
— Смотри сам. Бабки не мои.
— Я достану… Только не закрывай.
— Ну, это, Слава, не я решаю. Хочешь — сделаем явку с повинной.
— Э-э, нет… В такие игры я не играю.
— Ну, тогда вали все на хачика. Некоторое время Босой колебался. Потом в конце концов махнул на все рукой и под диктовку Зверева написал показания, в которых фактически сдал своего подельника. Из показаний следовало, что бедолага Босой стал жертвой обстоятельств. Он, дескать, ведать не ведал, что злой хачик готовит коварный обман покупателя. Он, законопослушный гражданин Бусыгин, должен был только присутствовать при передаче денег во избежание обмана…
Позже, на очных ставках, преданный подельником, не заработавший на кидке ни рубля кавказец — в свою очередь — дал показания против Босого. Сели оба. Полковник-кадровик получил обратно четыре тысячи рублей. Все лучше, чем ничего. За это он Зверева отблагодарил по-царски.
— Ну, Саша, с меня приходится, — сказал кадровик.
— Да ерунда, Виктор Георгиевич. Одно дело делаем, — ответил Зверев. Иронии пострадавший полковник не заметил. Видимо, всерьез считал, что он, сидящий в теплом и безопасном кабинете, и опер, работающий на земле, делают одно дело.
— Нет, нет, Саша! Я заеду, преставлюсь. Это — святое!
Обещал — сделал. Действительно, позвонил спустя недели полторы и сказал: сегодня буду. Зверев, в свою очередь, оповестил о визите благодарного терпилы оперской коллектив. Сухоручко, предвкушая неслабую халяву, уже с обеда поблескивал глазками. Часам к шести вечера полковник приехал, долго тряс Звереву руку, благодарил. Опер Сухоручко косился на пухлый полковничий портфель, глаза блестели… Из портфеля на стол Зверева перекочевали 1 (количество прописью — одна) бутылка водки, 2 (две) бутылки пива и 1 (один) вяленый лещ.
Блеск в глазах ст. о/у Сухоручко погас. — Когда полковник, благородно отказавшись от выпивки, ушел, Сенька Галкин сказал:
— У тебя, Саша, фломастер желтого цвета есть?
— Есть, а что?
— Тогда
— Это почему же? — удивился Зверев. — Раскрытие-то есть!
— А все равно получился шлепок коровий, — ответил Галкин. — Или полковничий… но запах тот же самый.
Зверев почесал в затылке, согласился и нарисовал шлепок раза в два больше обычного. Полковничий!
Страна менялась настолько стремительно, что за переменами не успевали сами прорабы перестройки. Растерявшаяся от динамики перемен партийная и советская номенклатура утратила благодушие и важность. Им на пятки наступали молодые, циничные доценты и завлабы. Разрешено все, что не запрещено. Этот неконкретный и некорректный лозунг, прозвучавший с самого верха — и, кстати, произнесенный юристом! — означал: обогащайтесь. В стране установилась истерическая атмосфера вседозволенности. Ошеломленный обыватель впервые в жизни держал в руках собственную визитку. Называлась она «Визитная карточка покупателя». Ах, как аристократично! Прийти в сельпо за куском хозяйственного мыла и представиться продавщице, предъявив визитку… Визитки были, а вот мыло не всегда. С прилавков государственных магазинов как-то быстро и незаметно исчезло все мыло, макароны, сигареты и даже «Килька в томатном соусе». А водка… ладно, ладно, молчим!… Сахара — два килограмма в месяц. Ну, это понятно — белая смерть. Пчелы, погибающие на пасеках, этого, видно, не знали — зимой им требовалась сахарная подпитка. Сахар, дрожжи и любое пойло (коньяк, спирт, одеколон) стали в деревнях эквивалентом валюты… Но ведь не хлебом единым! Страна переживала невероятный журнально-газетный бум. Подписаться на толстый журнал или «Литературку» стало уделом избранных. Печаталось, правда, то, что было написано двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад. Освободившиеся от пресса коммунистической цензуры господа литераторы и режиссеры обещали осчастливить и читателя, и зрителя настоящими шедеврами. О, как здорово они обещали!… И не зря — «Интердевочка была написана»! И «Яблоки на снегу». И к западной культуре мы тоже приобщились: в видеосалонах крутили «Эммануэль», «Рокки», «Пожиратели трупов»… Но до «Санта-Барбары» было еще далеко.
Хватит! Хватит ерничать! ФАК Ю! Дали свободу — жри! Жри ее с ксилитом и карбамидом… МММ — нет проблем… Скажите пожалуйста, доктор Щеглов, что вы думаете о мастурбации? Этот вопрос задает ученица девятого класса из города Тосно. …По талонам N 4, 5, 6 на макаронные изделия в этом месяце можно приобрести колбасные изделия… Первым секретарем ленинградского ОК КПСС избран товарищ Гидаспов Борис Вениаминович… И толстый-толстый слой шоколада…
Ну хватит! Хватит, в конце-то концов… Март девяносто первого был слякотным, оттепельным, простудным. Срывались с крыш ледяные глыбы. Тревожно тянуло весной. В Ладожском озере, как всегда, снимали рыбаков со льдин. На улицах торговали первой корюшкой… Ночью резко подмораживало, поутру улицы напоминали каток. В травмпунктах не хватало гипса. Была обычная ленинградская весна с гепатитной мимозой возле метро и запахом корюшки.
Вечером пятнадцатого марта старший оперуполномоченный Александр Зверев дежурил. Опера, приняв свои сто пятьдесят граммов, уже разошлись. Зверев сидел в кабинете один, делать ничего не хотелось. Он заварил чай. Отощавшая за зиму корова смотрела глазами глубокими, как у Кармен. За стеной прогрохотала ледыха в водосточной трубе. Делать определенно ничего не хотелось… Тогда-то и привели задержанного. Мужик был высокий и крепкий — под стать самому Звереву. В кожаной куртке, джинсах и высоких зимних кроссовках «Адидас». Руки скованы браслетами. Стриженный в ноль. В общем, классический бандюган последней формации. Вот только в выражении лица нет бычьей тупости и глаза живые, осмысленные… «На хрен он мне нужен?» — недовольно подумал Зверев и спросил у старшего сержанта: