Мент
Шрифт:
— Взрослый человек, — покачала головой Настя, — а ведешь себя как мальчишка. Да еще и насилуешь народного судью на полу в прихожей.
— А еще я хочу изнасиловать народного судью в ванной, в кухне, на балконе и на портфеле с баксами.
— О-о, это заманчиво! Твой мощный сексуальный порыв обусловлен той книжицей?
— Какой? — спросил Сашка, поднимаясь с полу.
— Да той, что в портфеле… Забавная штучка.
— А какая там, к черту, книжица? Там одни бабки… Слушай, Настя, дай пожрать, я голодный как черт.
— Правда? —
Спустя десять минут они ужинали в уютной кухне Тихорецких. Павел Сергеевич, попирающий тушу кабана, был мрачен.
— Ну, за успешное начало, — сказала Настя, поднимая фужер с вином. Зверев вспомнил, что почти такие же слова три дня назад произнес в бане Лысый. И с той же интонацией. Это воспоминание неприятно укололо.
— За удачу, — буркнул он и выпил. Настя посмотрела удивленно. Пригубила и поставила фужер. Некоторое время они ели молча.
— Послушай, Настя, — сказал Сашка спустя несколько минут, — может быть, выпьем и за удачное завершение?
— Ох, Саня, боюсь сглазить, — ответила она с улыбкой. В глазах метались искорки.
— Ты не поняла, — произнес Зверев, наливая себе еще вина. — Я хотел сказать…
Он замялся, пытаясь скрыть свою заминку манипуляцией с сигаретой.
— Ну? — подбодрила она. Сашка прикурил и выдохнул дым.
— Я имел в виду: может быть, хватит нам половины этой суммы?
— Я не поняла…
— Хватит нам половины этого портфеля.
— А в чем, собственно, дело? Джабраилов отказывается платить?
— Да нет, куда он денется? Заплатит как миленький… Но стоит ли нам в этом участвовать, Настя?
Искры в Настиных глазах погасли, залегла морщинка у переносицы. Она вытащила сигарету из пачки «Мальборо», Сашка щелкнул зажигалкой.
— Я не пойму, Саша… Ты что же, предлагаешь оставить вторую половину денег этим бандитам? Этому… Лысому?
— Настя… это довольно грязное дело, понимаешь?
— Да-а, — сказала она с растяжкой, — понимаю…
Повисла тишина. Только тикали декоративные ходики, что-то бормотал телевизор в гостиной, да глубоководная камера выдавливала из себя зеленоватый планктон. Плыл по кухне дымок. Полковник Тихорецкий попирал убитого кабана. Кент подбрасывал дубинку.
— Наша доля, — сказал Сашка, — семьдесят пять тысяч баксов. Это большие деньги.
— Верно, — сказала она. — Это немалые деньги.
— Нам хватит и на квартиру, и на машину.
— Сашенька, а вторую половину — еще семьдесят с лишним тысяч — ты решил подарить бандитам?
Голос Насти звучал слегка иронично, но чувствовалось в нем скрытое напряжение. Зверев раздавил сигарету в пепельнице.
— Давай выпьем, — сказал он.
— Подожди. Ты мне не ответил.
— Тебе очень нужны эти деньги? — спросил он. Настя сидела откинувшись на спинку стула, распахнувшийся халат обнажил грудь с розовым соском.
— Глупый, — вздохнула она. — Мне нужен ты, удалец!
И
— Давай-ка, удалец, выпьем!
Разгладилась морщинка у переносицы, метнулись в глазах искры. Фужеры, соприкоснувшись, мелодично пропели.
— Кстати, — лукаво произнесла Настя, — что-то такое ты говорил про изнасилование в кухне…
На коралловых губах остался след от рубинового вина. Как кровь.
— Раз говорил, значит… Иди ко мне.
— Постой-ка, — покачала Настя головой. — Еще что-то было про изнасилование на портфеле с баксами. Ну-ка, достань его с антресолей, удалец.
Сашка, улыбаясь счастливо и глуповато, встал, вышел в прихожую. Настя проводила его долгим внимательным взглядом, облизнула губы. Ку-ку, — сказала кукушка, выглянув из открывшегося в ходиках окошка… Зверев с победной улыбкой бухнул на пол кухни старенький портфель.
— Открой, — сказала Настя. Он щелкнул замком, раздернул пасть портфеля. Поверх зеленого планктона лежал томик в бордово-коричневом переплете. Он вспомнил, что уже видел этот том. Его листал Кент в квартире Магомеда Джабраилова… Странно, подумал Зверев, зачем Кенту этот трофей? Да и вообще, дубинка в его руках смотрится естественней, чем книга… Сашка взял бордово-коричневый томик в руки, посмотрел на Настю. Она улыбнулась и сказала:
— Почитайте мне вслух, удалец… Сегодня у нас будет вечер тихого семейного чтения… с изнасилованиями.
И рассмеялась. Сашка тоже улыбнулся, посмотрел на книгу в руках. На обложке не было ни фамилии автора, ни названия. Он наугад раскрыл томик.
— Вот это да! Настя смеялась.
— Не ожидал? — спросила она.
— Признаться, нет, — ответил Зверев. Книга, вся, от первой до последней страницы, оказалась исполненным от руки порнографическим альбомом. Пояснительные тексты, выразительные и циничные, были написаны с употреблением буквы ять. Но главным достоинством, безусловно, являлись рисунки. На каждой из почти двухсот страниц помещался порнографический рисунок, выполненный тщательно, можно сказать — любовно. Краски на пожелтевших страницах уже поблекли, но мастерство и выразительность работы от этого не страдала.
— Вот это да, — сказал, улыбаясь, Сашка. — Раритет. Дореволюционная вещь. Я с такими никогда не сталкивался. Это вам не Пентхауз.
— Выбирай сюжет, удалец, — страстно шепнула Настя и сняла халат. Шелк скользнул к ногам, обнажая стройное тело. Сашка положил дореволюционный рукописный Пентхауз в раскрытый зев портфеля и шагнул к Насте. Сердце колотилось, как у подростка, у которого все — впервые.
…А потом они лежали на супружеском ложе Тихорецких, и снова Сашка не ощущал никакого раздражения. Настя прильнула к нему, шевелила пальчиком волосы на груди, целовала в ухо… Никогда она еще не была так нежна. Зверев млел, плыл в баюкающем теплом течении под ласковым бризом.