Менталист
Шрифт:
– Профессиональный прием, не более того. – Она снова придвинула ему фотографии.
– Хорошо, вы победили, – отозвался Винсент. – Пока, во всяком случае.
Верхний снимок в кипе съехал в сторону, и глазам Винсента открылось нечто более интересное. Мина не успела его остановить.
– Черт… – Лицо менталиста исказила гримаса.
– Именно так.
Он сощурил глаза, словно стараясь привыкнуть к тому, что увидел.
– А это что? – Ткнул пальцем в предмет в пластиковом пакете рядом с телом.
– Часы жертвы. Стекло разбито. Стрелки
Винсент замотал головой:
– Нет, не часы, вот это…
Он показал на линии на бедрах жертвы, как раз под тем местом, куда вошел клинок. Две длинные линии пересекались с короткими, образуя узор, похожий на лестницу. Как казалось Мине, по крайней мере.
– Порезы, – ответила она, – ножевые, похоже. Возможно, таким образом преступник рассчитывал терроризировать жертву. В предвкушении того, что должно было последовать за этим.
– Но с какой стати такая точность? – удивился Винсент. – И это настолько не согласуется с тем, как он искромсал ее потом… Не думаю, что это ради лишних мучений. Эти линии – символ.
– Символ чего?
– Ну… этот образ имеет символическое значение во многих религиях. В Библии, к примеру, где Иаков поднимается на небо по лестнице. Фрейд связывал лестницу непосредственно с половым актом. Только не спрашивайте меня, как именно. Хотя… думаю, здесь все проще.
Винсент повернул снимок на девяносто градусов и продолжал разглядывать «лестницу» в новом, горизонтальном положении. А Мина поймала себя на том, что больше не видит ступенек. Теперь линии образовывали римскую цифру «три».
Повисла пауза. Голоса из бара перебивали мысли.
Молчание нарушил Винсент:
– Не хотел об этом спрашивать, но…
Мина кивнула.
– Догадываюсь, о чем вы подумали. Если есть третий номер, то где первый и второй?
С утра голова работала плохо. Слепящий солнечный луч, прилегающая к коже мягкая поверхность простыни и слабое послевкусие снотворного – вот и все, что обычно воспринимал Винсент в эти первые секунды между сном и пробуждением. Блаженный вакуум и полная невозможность локализовать себя в какой-либо точке вселенной. Ощущение пространства, времени – это приходило позже.
Действительность вторгалась в его сознание постепенно. Звон фарфоровой посуды из кухни. Птица, защебетавшая, вопреки зиме, в домике, который соорудила для нее Мария. Голос сына Астона, то высокий, то низкий, так легко меняющий радостные интонации на гневные.
Винсент сел, откинув одеяло. Медленно, начиная с левой, опустил ноги на пол. Потом надел брюки и вчерашнюю рубашку, которую до того хотел бросить в стирку, хоть и носил всего один вечер. Верхнюю пуговицу проигнорировал, застегнулся на оставшиеся шесть. Так оно и должно быть. Он никогда не понимал, зачем на рубашки нашивают семь пуговиц. Похоже, эту модель разрабатывал психопат.
Когда Винсент вышел на кухню, там уже собрались все, кроме Ребекки.
– Иди пригласи к завтраку
Как Винсент ни пытался, не мог вспомнить, когда слова, которые они говорили друг другу, не были нагружены таким множеством дополнительных смыслов и намеков. Ссоры, бытовые неурядицы и вечная подозрительность незаметно разрушили то, что некогда действительно было. Но когда именно это случилось, теперь установить невозможно.
Мария нарезала яблоки для Астона, озлобленно мешавшего ложкой йогурт. Зеленый чай в ее чашке давно остыл. Сонный Беньямин сосредоточенно чистил яйцо, второе лежало перед ним на тарелке. Две тарелки – одна для яиц, другая для скорлупы.
Винсент постучался в комнату Ребекки.
– Ребекка? Выходи, завтрак накрыт.
Он сделал это, хотя заранее знал, каков будет ответ.
– Я не голодна, – послышался голос из-за двери.
– Тебе надо поесть. Выходи…
Уже сев за стол, Винсент услышал, как открылась дверь за его спиной, а потом со стуком закрылась. Беньямин поднял глаза в направлении комнаты сестры, но ничего не сказал.
– Мама-а-а! – захныкал Астон. – Это слишком большие куски.
И оттолкнул от себя чашку с такой силой, что немного йогурта пролилось на стол.
– Но это не так, дорогой, кусочки такие же, как обычно. Сам посмотри…
Мария пальцем выудила из йогурта кусочек яблока. Она глядела на Астона сердито, но тот неожиданно рассмеялся:
– Йогурт не едят пальцами, мама. Это заняло бы слишком много времени.
– Но они и в самом деле слишком большие, – заметил Винсент, заглянув в чашку.
Он взял нож и принялся мельчить липкие кусочки яблока. Покосился на жену – та все еще злилась, облизывая палец. Винсент долго думал, что ему на это сказать. С Марией все зависело от того, насколько она в данный момент вменяема. Что успела подключить, приемник или передатчик. Иногда у Винсента получалось угадать, иногда нет.
– Чай стынет. – Винсент кивнул на чашку Марии.
Ответом ему был испепеляющий взгляд. Очевидно, сегодня угадать не получилось.
– Пусть мама режет. – Астон хлопнул ладонью по столу. – У нее кусочки красивее.
– Ты уже не маленький и сам можешь нарезать себе яблоко, – ответил сыну Винсент. – И тогда кусочки получатся такие, какие ты хочешь.
– Готовить завтрак – это ваша обязанность, – напомнил Астон.
– Уф, какой же ты еще малыш… – Ребекка плюхнулась на стул, демонстративно сложив руки на груди.
– Сама ты малыш! – закричал Астон, побагровев лицом. – Сама малыш!
– Мне пятнадцать, а тебе восемь, я почти вдвое старше тебя, – возразила Ребекка. – Поэтому малыш ты.
– Не-е-ет!
Астон сделал движение подняться, но Мария положила руку ему на плечо.
– Ребекка и вправду старше тебя, – сказала она, – но это означает только, что яблоки она нарезает себе сама. Она вообще все должна делать сама, а ты пока нет.
– Кто вообще ест яблоки на завтрак? – фыркнула Ребекка. – Верный гастрит.