Ментовские оборотни
Шрифт:
Илья сверился с нарисованной рукой Светланы схемой, остановил машину перед массивными железными воротами и требовательно посигналил, призывая хозяйку встретить нас хлебом-солью. Но после повторного нетерпеливого сигнала вместо Светланы в приоткрывшуюся дверь, прорезанную прямо в створке ворот, выглянула с настороженным видом девчушка лет пяти. Светлана пригласила всю нашу съемочную группу, и кто-то мог, конечно, захватить с собой на природу свое дитя, но лично мне девчушка эта не была знакома.
– Ты чья? – спросил Илья, выходя из машины.
Я видел, как у девчушки расширились глаза, как будто ей показали нечто такое, что поразило ее до глубины души. Илья шел ей навстречу, девчушка смотрела на него, не отрываясь, и вдруг что-то с ней случилось.
–
Этот вскрик полоснул меня по сердцу, и Илью тоже, видно, проняло, потому что он вдруг споткнулся на совершенно ровном асфальте, будто наткнулся на бордюр, а девочка не пробежала даже, а пролетела разделявшие их с Ильей метры, вцепилась в Демина мертвой хваткой, исступленно бормоча: «Папа! Папочка! Папочка мой!» Не ожидавший подобной экспрессии Илья растерялся.
– Так тебе эти места знакомы? – выходя из машины, сказал я с неестественной доброжелательностью инквизитора. – Когда-то уже побывал здесь? Успел оставить свой след на земле?
А «след на земле» повис на несчастном растерянном Демине и явно не собирался отказываться от своих прав на новоприобретенного папашу.
Из-за железных ворот выскочила растревоженная мать обознавшейся девчушки, подхватила девочку на руки, оторвала ее от Ильи, и тут откуда-то сбоку раздался голос Светланы:
– Ребятки! Вы воротами ошиблись!
Светлана шла к нам – нарядная и веселая, – и уже было понятно, что мы участки перепутали.
Мать девочки хотела было удалиться, но тут обнаружила мое присутствие, и у нее сделалось такое же точно лицо, как у ее дочурки две минуты назад, когда та в Илье Демине ни с того ни с сего признала папку своего единокровного. Но то ребенок, а это взрослый человек, и уж она все правильно поняла.
– Евгений Колодин! – сказала женщина растерянно. – Женя!
Я шутливо перед ней расшаркался. Она стояла неподвижно, прижимая к себе дочку, но про дочку, кажется, забыла. Где-то я ее понимал. Не каждый день можно увидеть человека из телевизора. Светлана подошла, поздоровалась со своей, как я понимаю, соседкой. Та никак не отреагировала – в таком была ступоре.
– Мой участок вон там, – сказала Светлана, обращаясь ко мне и Илье.
Илья сел в машину. Мы со Светланой пошли пешком. Прошли мимо кирпичного соседского забора, высоченного и внушительного, как кремлевская стена, а дальше был деревянный забор, выкрашенный зеленой краской и оттого кажущийся естественным и неприметным дополнением к этому лесу. Светлана толкнула калитку, и я, прежде чем ступить на ее участок, обернулся. Ни женщины, ни девочки я не увидел. Пустынная улица. Никого.
– Бедный ребенок! – вздохнула Светлана.
– Это ты про девочку-соседку? – уточнил я.
– Да. Она больна, мне кажется.
И тогда я понял, почему меня так зацепило-чиркнуло ее криком. В том крике я уловил нотки ненормальности.
– С головой проблемы? – спросил я понимающе.
– Похоже, что да, – сказала Светлана.
И еще раз повторила:
– Бедный ребенок!
Пока Светлана забирала из почтового ящика корреспонденцию, я прошел на ее участок и остановился в недоумении. Сюрпризы продолжались, как оказалось. Передо мной был лес. Самый настоящий. И к тому же глухой. Здесь ели стояли плотно, порождая тревожащий сумрак. Где-то в глубине этого леса обеспокоенно вскрикивала птица. И казалось, что если пойти туда, в эту жутковатую глухомань, там непременно наткнешься на Бабу Ягу. К Бабе Яге вела дорога – не прямая и не асфальтированная, как можно было ожидать в этом жилом поселке, а изогнувшаяся петлей, какими обычно и бывают лесные дороги, петляющие меж деревьями, и все отличие этой дороги от взаправдашней лесной заключалось только в том, что дорога эта была вымощена булыжником, что легко объяснялось – не будь здесь булыжника, проехать по ней в пору осенней распутицы не было бы никакой возможности.
Пока мы ехали по коттеджному поселку, я успел оценить ухоженность этого дикого прежде леса. Его расчистили и облагородили, добавив этой местности света, и он теперь не совсем был похож на лес, а больше походил на ухоженный парк, о чем я уже говорил. И только вот этот кусочек, ныне принадлежавший Светлане, так лесом и остался. Здесь не тронули ни единого деревца, сохранив первозданную запущенность и первозданную же глушь.
В распахнутые Светланой ворота въехал на своем внедорожнике Илья, но дальше по булыжной дороге проехать ему хозяйка не позволила, а заставила выйти из машины.
– Дальше ножками, – сказала Светлана. – Пройдитесь по лесу, не лишайте себя удовольствия.
– Мне кажется, что мы пойдем по этой дороге и придем к избушке Бабы Яги, – признался я.
Светлана засмеялась и прикрыла лицо конвертиком. Значит, в конце пути по этой дороге нас действительно ждал сюрприз.
Мы прошли мимо припаркованных в ряд машин гостей, приехавших раньше нас, а потом машины остались позади, и уже ни машин, ни людей – одна только пустынная дорога, петляющая по лесу. Солнце так и не появилось. Свинцовые тучи нависали низко, обещая скорый дождь. Сумрак выползал из-под еловых лап. И вдруг за очередным поворотом дороги нашим взорам открылся сказочно красивый и ярко освещенный дом. Он был деревянный, сложенный из свежеобработанных бревен, и казался игрушечным замком, выросшим стараниями неведомого волшебника до размеров настоящего жилища. Дом оказался не скучным утилитарным объектом в виде четырех стен и возведенной над теми стенами двускатной крыши, а представлял собой сложное затейливое сооружение из пристроек, надстроек, башенок и балкончиков, все это было прикрыто нарядной крышей сложной конфигурации и украшено резными наличниками, нарядными перилами и венчающим самую высокую точку постройки резным же петушком. Из окон этого чудо-дома лился ласковый манящий свет, а над печной трубой вился дымок. Именно так, по моему всегдашнему убеждению, и должен был выглядеть дом, желанное пристанище для утомленного путника, достойная награда за долгий путь.
– Ну как? – со скромностью школьницы осведомилась Светлана.
– А-а… Э-э-э, – попытался сформулировать свои ощущения Илья.
– Впечатляет! – перевел я на русский язык его цветистую речь.
– Да! – подтвердил Илья. – Именно так! Умеет Женька слово нужное подобрать! Сразу образованного человека видно!
Я хочу жить в деревянном доме. Теперь я это точно знаю. Я определился в этом вопросе в тот самый момент, когда переступил через порог Светланиного теремка. Здесь был сухой, вкусный и какой-то светлый воздух. Пахло деревом и уютом. Весело потрескивали горящие дрова в печи. И ходики с кукушкой были на своем месте – именно в таком доме именно такие часики и должны быть. Мне почему-то захотелось, чтобы уже наступила зима. Чтобы весь этот лес вокруг был завален до неправдоподобия белым снегом, стекла окон разрисованы узорами, а в доме было бы вот так же тепло и потрескивали дрова в печи.
Хозяйственный Демин тем временем оценил обстановку и засомневался.
– Но дом-то не огромный, – сказал он с ноткой удивления в голосе. – Неужели действительно двести пятьдесят тыщ, Свет?
Дороговато получалось.
– Тут цена не столько из-за дома набежала, сколько из-за участка.
– Большой участок? – догадался Демин.
– Два гектара.
– А-а, – уважительно протянул Илья.
Два гектара собственного леса! Я позавидовал Светлане белой завистью. Потому что зима, в конце концов, непременно наступит. И Светлана где-то в дебрях своего никем не тронутого леса отыщет самую-самую красивую елочку, протопчет к ней через снег тропинку и нарядит елку новогодними игрушками – прямо в лесу. Вдоль тропинки и вокруг наряженной елки она расставит много-много свечей – знаете, есть такие свечи в стаканах из матового пластика, они горят долго, часов по двадцать, и им не страшен ветер, – и в новогоднюю ночь Светлана выйдет из своего теремка и пойдет по этой светящейся дорожке к своей подружке – елке. Будет скрипеть под ногами снег, свет десятков свечей мягко оттесняет темноту подальше от тропинки, под еловые лапы, пахнет хвоей и смолой…