Менуэт Святого Витта
Шрифт:
Все трое дрожали, сами не зная – от холода или от возбуждения, не замечая даже того, что дрожат. Пришлось помучиться с вычерпываньем, прежде чем лодку удалось вытащить на гранит подальше от воды. Киль был словно изжеван – ничего удивительного, что лодка шла трудно и рыскала. От лодки резко пахло – весь борт был заляпан густой черной жидкостью. Руки пачкались и скользили, а ноги не слушались. Йорис сделал попытку упасть у самой воды, и его пришлось подхватывать и тащить. Задыхаясь, успели вовремя. Слон совершил только одну слепую атаку на островок, оставил на камнях черные липкие комки и, тяжело соскользнув, ушел в озеро. На гранит набегали волны – в сотне шагов от островка бестолково колыхалась темная вода.
– По-моему, он приходит в себя, – заметил Питер. –
Вера встряхнула фляжку – нефти осталось на донышке. Питер махнул рукой:
– Не важно. Можно будет использовать жидкую смазку, Диего сделает. Главное – теперь мы знаем, чего он не любит.
– Жаль, зажигалка утонула, – мстительно проговорила Вера. – Посмотреть бы, как он горит…
– Он бы нырнул, – встрял Йорис. С него текло, его окатило с ног до головы, и он выбивал зубами дробь. – А я ему веслом хорошо дал один раз…
– Все равно отлично придумала, – сказал Питер.
Это счастье, подумала Вера, что Питер рядом. Он никогда не оставит в беде, никогда не бросит. Счастье, когда страшное позади и он кладет руку на плечо – не Ронде, не Инге, а мне – тогда хочется закрыть глаза и сладкая дрожь бежит по телу. А еще хорошо, что немножко нефти все-таки удалось сохранить, и это тоже счастье и удача – Стефан со своей Маргарет, глаза ей выцарапать надо, не поверили бы на слово, да еще высмеяли бы.
– Это все ты, – солгала она. – Без тебя бы я не додумалась. Наверно, так и бросила бы фляжку, не откупорив.
– Какая разница, кто придумал! – великодушно сказал Питер.
– Я слышала, как ты кричал, – созналась Вера.
– А сделала по-своему. Не по-моему, а по-своему. Мы же люди. Кто я такой, чтобы решать за тебя?
Он обнял ее, но обнял и Йориса, что было неприятно, но необходимо, и трое озябших детей прижались друг к другу, потому что так было теплее. Водяной слон не ушел – в упавшей на озеро тьме его не стало видно, но слышно было, как он ворочается и хлюпает неподалеку.
– А вдруг до утра не уйдет? – спросил Йорис. Его колотило. Питер плотнее прижал его к себе.
– Уйдет, куда он денется. Ты у него хоть одну вакуоль видел? Я тоже нет. Он здорово голодный. Очухается и уплывет охотиться, а мы рванем прямо к берегу – рядом уже…
Они чувствовали себя победителями и болтали без умолку. Вера говорила, что слона рано или поздно придется убить, чтобы впредь плавать без опаски, и что надо уговорить Диего сделать какой-нибудь специальный дуст, а еще лучше слить в озеро окислитель из разведракеты, только от него, наверно, вся рыба заодно со слоном повсплывает кверху брюхом, но это не беда, коль скоро все равно придется переносить лагерь через водораздел. – Она говорила, а Йорис, забыв обиду, возражал или поддакивал, каждую минуту напоминал, как лихо он треснул амебу веслом – жаль, у нее нет мозгов и не может быть сотрясения, – и все порывался швырнуть камнем в хозяина озера, чтобы тот не чмокал зря под берегом; а потом Питер говорил о том, что будет завтра, и младшие молчали; а еще потом все трое весело издевались над водяным слоном. Они сидели на корточках, чувствуя, как под ними быстро остывает гранит, прижимались друг к другу и старались не думать о кошмаре холодной ночевки без спальников и теплой одежды, в промокших насквозь драных робах, на низком островке посреди недвижной воды. Они болтали обо всем и ни о чем, стараясь не вспоминать о мучившем всех голоде, о деликатесах, поглощаемых теми, кто, наверно, пирует сейчас в донжоне, о порции пищевой пасты, о гроздьях прозрачных сосулек в быстрых ручьях…
Фонарь на носу «Декарта» расплылся мутным пятном – с озера надвигался туман. Водяной слон не уходил. Медленно затекали мышцы. Трое голодных детей – три тени, невидимые в темноте и не видящие друг друга, – трое взрослых, чьему опыту могли позавидовать многие, – ждали. Они понимали, что придется заночевать здесь. Осенние туманы густы: пройдет полчаса, может быть, час – и фонаря не станет видно. Не стоит рисковать, плывя наудачу. Озеро не любит торопливых и глупых.
И еще они говорили о том, как раскричится Стефан, узнав о потере вещей. Пусть кричит. Они сделали то, чего еще никто не мог сделать. Не смог бы и Стефан. Они проникли на север так далеко, как еще никому не удавалось. Они нашли нефть за водоразделом. И они сумели вернуться.
А главное – они были победителями.
Они, а не он.
25
Оказалось, что у них уже все готово. Стефан сказал бодрую короткую речь, сегодня особенно стараясь не разводить тягомотину, и в речи выразил надежду на дружбу и взаимопонимание, а заодно еще раз поздравил Петру. К его удивлению, речь приняли нормально и даже скромненько поаплодировали. Тут же появилась и была торжественно развернута новая скатерть (Стефан и не подозревал о ее существовании), неизвестно когда и кем сшитая из лоскутов, выстиранная и выглаженная, и был застелен длинный стол, а вместо обычных мисок девчонки расставили настоящие фарфоровые тарелки (их не вынимали со дня празднования годовщины посадки). Правда, тарелки были разнокалиберные и в них оказалась все та же пищевая паста – сбалансированный корм, прозванный отрыжкой гарпии за вкусовой букет. Но сразу же, торопясь исправить впечатление, появилась Зоя, с трудом неся исходящую волшебным паром кастрюлю, и вдоль стола пронесся дружный стон.
Делили долго, поровну, вожделея. Блестели глаза. Илья урчал, словно кот. Дули на горячий картофель, брали понемногу, смакуя, катали во рту. Заедали пищевой пастой, чтобы продлить удовольствие. Сглотнув слюну, Стефан заставил себя накрыть тарелку ладонью, получив меньше, чем другие. Пускай не шепчутся по углам, что он кого-то объедает. Нужно было с самого начала устроить праздник обжорства, наглого, вопиющего изобилия, а никакой не фейерверк. Не нужны им ни фейерверки, ни ужимки с прыжками, вот в чем штука. Не нужны им фильмы о Земле, пусть еще удается иногда уговорить мозг показать тот или иной обрывок. Не хотят смотреть. Человек вообще животное общественно-жвачное, вот и пусть жует. Зря не приказал выкопать еще пяток кустов – путь к сердцу подчиненных лежит через их желудки, и не иначе.
Никто не сел рядом с ним. Обидно, зато надежно. Да и обидно самое чуть-чуть. Это детство. Капитан не имеет права на обиды. «Махер» лежал не в кобуре, а в специальной петле под кителем, и Стефан знал, что успеет выхватить оружие раньше, чем они набросятся.
Довольно скоро он нашел, что о нем забыли, и ничуть не возражал. Не дело капитана крушить лед отчуждения, он не ледокол. Стушеваться и молчать в тряпочку, блюдя благолепие… Сегодня обойдется. И завтра обойдется, если только не вернется Питер. Наверное, уже не вернется. Вот когда они перестанут его ждать, не миновать неприятностей. Не ум их толкнет – коррозия иллюзий, и вот тогда и только тогда они станут по-настоящему опасны. А пока пусть веселятся… ведь уже веселятся! – Диего что-то загнул, а я прослушал. Хорошо, ох как хорошо получилось, что среди унылых и смертельно опасных личностей нашелся хоть один шут!..
Разговор за столом и вправду клеился. Лет десять назад Маргарет обнаружила, что корешки одной болотной травки, будучи настоянными на отваре из желудей кремнистого дерева, дают сладковатый бодрящий напиток, правда обладающий выраженным слабительным действием, и с тех самых пор появление на столе этого напитка неизменно вызывало поток одних и тех же шуток. Прежде они раздражали Стефана. Потом он привык. Теперь он тихо радовался.
Все шло как надо.
Конечно, они врали, будто не хотят веселиться. Кто этого не хочет. Стоял хохот: дикий Дэйв ужасно ревел на всю кают-компанию, изображая допотопного эндрюсарха, грузного и ловкого пожирателя мастодонтов, а в роли мастодонта выступал протестующий, но довольный Анджей-Пупырь с заплывшим фиолетовым глазом. Как будто кто-то другой, а не Дэйв подбил ему этот самый глаз менее суток назад, как будто вернулись давние полузабытые времена решимости, надежды и согласия – пусть не настолько счастливые, как врет сито-память, а все же…