Меня нашли в воронке
Шрифт:
– Так это… Вот… Захотелось…
– Ты у девки своей хотеть проси!
Грузовик полыхал так, что жар опалял лица издалека. Захлопали шины одна за другой. Пришлось обежать поодаль.
– Вперед, времени нет, уходим!
– дед не стал ни знакомиться с новоприбывшими бойцами, ни заметать как-то следы. А как тут замести? Только бежать, бежать вглубь болота.
И так такого шороха понаделали - сначала положили взвод латышей, потом перебили охрану пленных, сейчас еще и связистов с дозорной машиной ухлопали.
И это называется
Через час всех тыловиков по тревоге подымут! Решат, что остатки десантников - и капец котенку, срать не будет.
Это и озвучил дед на первом привале через час.
– А чего делать-то? Ноги в руки и бегом. Резонно?
– спросил Вини, когда, загремев железом, все рухнули на очередную полянку.
– Есть тут заимка одна… - сказал вдруг Валера, до того осматривавший внимательно опухшую и посиневшую ногу Маринки.
Дед покосился на него:
– Это ты про христофоровскую, что ли, лежень?
– Про нее, Кирьян Васильевич. Если уж местные энкаведешники ее найти не смогли в свое время, немцы даже с собаками хрен найдут.
– А ты, Валерий Владимирович, никак дорогу туда знаешь?
– Откуда мне знать-то? Это ты, дед Кирьян наверняка знаешь. Не можешь не знать.
Дед покачал головой. Потом подумал и добавил:
– И впрямь… Светлая голова у тебя. А я вот про христофоровку-то и не вспомнил даже…
Остальные молча слушали разговор местных. Неожиданно подал голос философ рядовой Прокашев:
– Простите, а это местный фольклор такой? Христофоровка?
Доктор сказал:
– Ага!
А дед:
– Вечером узнаешь…
…Через пару часов они ползли по срубленным стволам деревьев, скрытых в чаще и образующих цепочку-тропу над бездонной топью очередного демянского болота…
– Мост скрытников это, - объяснил дед, когда они подошли по чавкающей мокрой земле, покрытой белыми первоцветами, к берегу болотины.
– Ползти будем по деревьям. Смотрите под ноги. Да осторожней будьте. Сверзиться как нечего делать, вытаскивать не буду! Эй, девица-красавица, как тебя?
– Марина… - осторожно как-то пискнула новенькая. В отличие от Риты, невысокая брюнетка, но в схожести с Ритой с такими же живыми умными глазами.
– Марина… Ползти сможешь?
– Постараюсь…
– Это… Стараться не надо. Надо ползти на карачках. Валера за тобой приглядит. И вы двое - Молдаванин и Мелкий - замыкающими пойдете.
Рядовые Мальцев и Русов переглянулись и кивнули почти одновременно…
…Уже темнело, когда наконец, «трижды трахнутый об чертову голову», как выразился Еж, мост закончился и они один за другим попрыгали с конца «пути скрытников» на твердую землю. По пути даже никто не свалился со скользких бревен.
– Где это мы?
– спросил Вини, утирая пот в очередной раз с грязного лба.
Земля была изрыта черными, заплывшими от времени воронками, в середине которых еще плавал лед. В глубине стоял покосившийся двухэтажный дом.
– Скрытники тут обитали, - сказал дед, переводя дыхание.
– Пока НКВД не разогнал их. Может быть и сейчас наведываются… Место для них тут… Святое…
– Что еще за скрытники?
– насторожился политрук.
– Староверы. Был у них тут такой толк. Считали себя для мира помершими. Их при жизни отпевали и хоронили.
– Как это?
– воскликнули сразу несколько бойцов.
– Гроб, конечно, пустой был. А считались мертвыми… А чего расселись? Сказки потом расскажу, а теперь за дело. Кто могёт рокатулет сделать?
– Чего?
– удивился Еж.
– Какой рыгалет?
– Рокатулет.
– вдруг подал голос молчаливый танкист Таругин.
– Меня друг научил еще на фронте. Хлыст валишь - чем длиннее, тем лучше - сверху еловым лапником заваливаешь. Поджигаешь со всех сторон. Горит медленно, но долго. И вокруг спать можно.
– Сибиряк, что ли?
– поинтересовался Вини.
– Зачем сибиряк? Из Одессы я.
– О как. А не заметно.
– Почему?
– удивился Таругин.
– Песен не поешь, шутки не шутишь, небывальщины не баянишь.
– улыбнулся Вини.
– А что, раз одессит, значит шут, что ли?
– Да не… Я так к слову…
– Ну и баянь сам тогда. Или вон, философа попроси.
– Сказал Таругин, поднялся и пошел выискивать подходящее дерево для рокатулета.
Через час все расположились у нещадно дымящего костра, разогревая на нежарком пламени немецкую тушенку.
– Дед, расскажи о скрытниках-то?
– А чего рассказывать? Вот тут они и жили. Вона молельня у них. Два этажа над землей и один вырыли как-то вниз.
– Так может туда спать и пойдем, Кирьян Васильевич?
– подал голос Юра.
– Дым по низу идет, погода портится.
– Не пойду я туда, Юра. И тебе не советую. Место там плохое. Они, вишь, тут смертоубийства учиняли над собой.
– Чего, чего?
– не понял спасатель.
– Чаво, чаво… Убивали сами себя. Вона тут лог есть. Каждую весну воды полон. Там они на Пасху и топились. Перед чем десять дней голодали. Мученичество такое у них было. А кто и в бане угорал, кто на костер шел. А затеял это все варнак один… Христофор. Вот и заимка, стало быть христофорова. Хотя в пору ее люциферовой звать…
– Ужас какой… А зачем это все, Кирьян Васильевич?
– передернул плечами Еж.
– А чего, ты милай, у меня-то спрашиваешь? У Христофорки и спроси. К болотине подойди и спроси. Может выйдет да ответит. Его, говорят, прямо тут и шлепнули без суда и следствия.
– Кто?
– Так в тридцать шестом оперативники НКВД их тут нашли, Христофорку расстреляли, а скрытников и скрытниц, которые живые остались куда-то увезли. В старое бы время по монастырям отправили, а нынче… Кого в лагерь, а кого в больницу. Доктор, Машку-то Пестрикову помнишь?