Меня не проведешь
Шрифт:
— Кажется, — призналась я, — мне все-все кажется подозрительным, начиная с того момента, когда она мне позвонила. Якобы ей мой телефон дал Лапин, но откуда этот самый Лапин знает, что я занята смертью ее мужа? По легенде Чернецова, я занимаюсь появлением на рынке фальшивок…
— Ну, телефон она могла спросить… — задумался Генка, — хотя вообще непонятно, что у нее за связь с этим Лапиным…
— Обычная связь, — я пожала плечами, — половая называется.
По-моему, если моя задача на сегодня заключалась в том, чтобы потрясти Генку небывалыми известиями, я с этим вполне справилась. Оставалось надеяться, что он окажется в состоянии перенести
— Да уж… Ничего себе парочка…
— А ты что, знаешь Лапина? — спросила я.
— Разве я тебе не сказал? — спросил он удивленно. — Лапин же и есть тот человек, который в свое время пытался завербовать меня работать в «Клондайке».
Настал мой через удивиться. Оказывается, тогда мой друг просто забыл имя, недавно вспомнившееся ему. Сейчас я была готова его укусить.
Все встало более-менее на свои места. Правда, я еще не поняла, кто же меня посетил ночью… Ну а если, допустим, с мафией был связан не Полянов, а Лапин? Это было куда вероятнее.
Я даже не заметила, что произнесла эту понравившуюся мне мысль вслух, заставив отшатнуться идущую мимо меня очаровательную даму в изысканных одеждах. Она осуждающе посмотрела на меня, как бы говоря всем своим видом, что на выставке художника незачем говорить о таких грубых материях, как мафия. Генка мои слова тоже услышал и ответил:
— Возможно. Тогда какого, извини, черта они отправились искать камни к Полянову? И что искали у тебя?
— У меня-то, к сожалению, то, что искали, нашли, — сказала я, печально осознавая в очередной раз за сегодняшний день всю величину собственной глупости и недальновидности.
— И что это они у тебя этакое нашли?
Я не имела права открывать чернецовские тайны даже Генке. Хотя… Какая теперь разница? Эту проклятую кассету уже посмотрели зрители… Мысль, посетившая с внезапностью шквального ветра, заставила меня вздрогнуть. Тот, кто шарил в моей квартире, знал, что у меня есть кассета… Из этого следовало, что мой непрошеный гость знал и то, что я снимаю историю любви Алины Чернецовой. Об этом знали только двое. Сама героиня моего бессмертного фильма и Чернецов. Ох Господи, ну и пакость сложилась!
Неужели в той проклятущей машине сидел сам Чернецов?!
Алина стояла перед картиной уже полчаса, пытаясь определить, кому принадлежит этот силуэт. Она всматривалась в него, злясь, что никто не может помочь ей уловить ускользающее сходство. Она где-то видела этого человека, видела не раз и знает его, ей казалось, что вот-вот, сейчас, еще мгновение — и она ухватит за хвост ускользающую нить.
От долгого напряжения начали болеть уставшие глаза. Но Алина не отрывала их от силуэта, пытаясь заставить его открыть свою тайну.
Если бы вы спросили ее, с чего, собственно, она решила, что человек на картине имеет отношение к убийству ее возлюбленного, она бы искренне удивилась. Алина была убеждена, что на картине изображен убийца. Поэтому она упорно продолжала смотреть в его размытый лик, с единственным желанием, оставшимся у нее, — найти его и отомстить…
Я заметила ее сразу. Тоненькая и прямая, она стояла напротив картины, внимательно вглядываясь в нее, как будто пытаясь что-то понять. Она была так поглощена этим, что не замечала никого вокруг себя. С ней здоровались — она тихо и равнодушно отвечала
Я рискнула подойти и тихонько тронула ее за плечо. Она вздрогнула, будто мое прикосновение заставило ее проснуться, и обернулась.
— Это вы… — сказала она тихо, — у меня было предчувствие, что я вас здесь встречу…
В ее голосе не было обиды и злости. Просто обреченная на вечное одиночество усталость…
Я не знала, с чего начать разговор. Но она удивила меня, начав его сама.
— Иногда, — сказала она, — художник бессознательно придает своему страху черты определенного человека… — Она сказала это отрешенно, скорее в никуда, чем конкретно мне. Я кивнула. — Знаете, Таня, как называется эта картина?
Я помотала головой. Почему-то мне казалось, что, если я скажу хоть слово, она развернется и уйдет. Или съежится и замолчит. И неизвестно, что хуже.
— Эта работа — последняя. Он закончил ее за день до своей гибели. А называется она «Предчувствие»…
Остановив глубоким вздохом возникающие слезы, она на мгновение замолчала.
— Значит, вы тоже… — рискнула сказать я, воспользовавшись паузой.
— Что? — вскинула она на меня удивленные глаза.
— Пытаетесь понять, чей это силуэт, — задумчиво сказала я, — у меня такое ощущение, что я знаю этого человека, но никак не могу вспомнить, кто он…
— Может быть, это просто наше внутреннее зло? — предположила она.
— Вряд ли, — пожала я плечами, — мне кажется, Михаил чувствовал исходящую от кого-то угрозу и попытался таким образом защититься. Но потом он сам испугался собственного страха и решил победить его, стерев черты человека, от которого она исходила… Как в стихотворении: «Сотри случайные черты — и ты увидишь, мир прекрасен…» Наверно, он надеялся, что ему удастся снова сделать мир вокруг себя прекрасным.
Я посмотрела на нее. Она плакала. По ее тонкому лицу катились слезы. Мне стало страшно, что мои откровения привели к такому результату. Я была готова откусить себе язык. Но она посмотрела на меня с благодарностью и, тихонько пожав мне руку, шепнула сквозь слезы:
— Спасибо…
С этими словами она стремительно направилась к выходу.
Мне тоже было пора уходить. Все равно мне не удастся сейчас понять, чье это лицо. Наверно, придется прийти сюда еще раз. И на сто процентов я была уверена, что снова встречу у этой картины Алину. Сейчас я, увы, ничем не могла помочь ни ей, ни себе. Поэтому я вышла из музея в душный августовский день, готовый разразиться грозой.
К сожалению, Елена была обязана прийти на открытие выставки. Прекрасно зная, как ее ненавидят все эти рожи, она не могла не насладиться хотя бы маленьким триумфом. В конце концов, пусть считают ее идиоткой… и кем там еще… Она вошла в выставочный зал, преисполненная сознанием собственного достоинства. Если бы не скорбный повод, по которому эта выставка состоялась, она бы позволила себе гордую улыбку. Но, увы, сейчас улыбка была не к месту. Поэтому ее лицо хранило печать горькой утраты, но вот глаза… Глаза Елены не могли скрыть торжества. Потому что все они — те, кто считал ее наглой выскочкой, — восхищались ее мужем. Человеком, который принадлежал ей.