Меня разбудил кот (сборник)
Шрифт:
2011 г.
Я могу помочь
Была ли она первой, кому помог рутт?
Лабораторно-исследовательский комплекс «Горизонт-29» стоял на стационарной орбите Плутона вот уже почти десять лет. Это был самый отдаленный из всех объектов российской программы
Ожидание известия внесло некоторое разнообразие в застоявшуюся психологическую атмосферу на станции. Вот и сейчас начальник экипажа Федор Иванович Задорный ковырялся в недрах приемной аппаратуры, проверяя качество контактов. Он не делал этого с момента последних регламентных работ, но сегодня, когда ослик поздравил всех с наступлением очередного утра по земному времени, Федору подумалось, что проверка будет не лишней. Пока командир вынимал, осматривал и вставлял обратно модули аппаратуры, ему даже начало казаться, что он невольно приближает момент приема сообщения.
Закончив проверку, Федор дождался, пока пройдут программные тесты. Когда мониторы перестали рябить цифрами, он довольно потер ладони и заявил:
— Ну вот, ослик, со слухом у тебя все в порядке.
— Спасибо, командир, — хрипловато пробурчал динамик на пульте. — Незачем было утруждаться, мог бы просто спросить.
— Ничего-то ты не понимаешь, — махнул рукой Федор и уселся в кресло.
Операционная Система ЛИК «Горизонт-29» автоматически тестировала сама себя и все оборудование, но командиру было важно лично поучаствовать в процессе.
В отражении на мониторе мелькнула тень. Кроме Федора и его напарника на борту никого не было, а ослика они по молчаливому согласию за одушевленный предмет не считали.
— Что, Семеныч, тоже не спится? — спросил командир.
Звали напарника Саймон Кнуут, он был редким на русских станциях иностранцем, поэтому Федор с первых же дней окрестил американца на русский манер, словно принял его в некий закрытый круг русских космонавтов. По мысли Федора, напарник должен был гордиться этим. Семеныч гордость демонстрировать не спешил, но с некоторых пор стал иногда называть Федора «Тедди». Вроде бы тоже переиначил по-своему, но сквозил тут еще и намек на прозвище игрушечного медведя, что можно было расценить как напоминание о доисторических взаимоотношениях между Америкой и Россией.
— Да что-то мысли одолели.
— Откуда тут могут быть мысли? Домой пора, вот и вся мысль.
— Вот и тоскливо. Скоро домой, а ничего-то мы не достигли такого…
— Какого, Сеня?
— Космического, глобального, что ли…
— Скажи мне, ослик, — спросил Федор, — мы что, и вправду ничего космического не достигли?
— При старте с Земли вы достигли первой космической, второй космической, третьей космической…
— Да заткнись ты, болван, — осадил его Саймон.
Командир захохотал.
— Тебе бы все шуточки, — сказал напарник. — А я действительно надеялся добиться здесь чего-то важного.
— Да вы, батенька, мечтатель. Что ж ты не русский тогда?
— Мне и так хорошо.
— Что-то
— Знаешь, наверное, я так и не оторвался от детства как следует. Помнишь знаменитые сериалы прошлого? О космических разведчиках, об инопланетных захватчиках, о межзвездных перелетах. Я ведь потому в космонавты и пошел. Слишком многовариантен космос, слишком многое тут произойти может, нужно только немного подождать.
— И вот прождал ты тут всю вахту…
— Угу. И ничего.
— Эгоист ты, Сеня. Все бы тебе для себя. Самому что-то обнаружить, первому войти в контакт, откуда это в тебе? Воспитывай тебя, воспитывай, — иронически протянул Федор и уставился в монитор обзора, где под брюхом станции неподвижно висела мутная поверхность Плутона.
— А чего в этом плохого? Всегда бывает кто-то первый, не зазорно мечтать об этом. При чем тут эгоизм?
— Не знаю. Я ведь тоже думаю о чем-то подобном иногда. Да-да, не смотри так. Когда сидишь в таком месте, в голову всякое лезть начинает. Но почему-то с другой стороны думаю, с глобальной, а не личной.
— Это как?
— Ну вот будешь ты первым контактером, например. А ведь жизнь на этом не кончится. Это ведь лишь короткий начальный миг, после которого все только развиваться начнет. Вот о чем я думаю — что будет дальше? Может, ты считаешь, что я не видел этих твоих сериалов? Видел я всё. Вот только понял иначе. Так показывают события «после», уже когда всё обороты набрало.
— Глобально мыслишь, Федор Иваныч, — усмехнулся Саймон. — Куда уж мне до тебя.
— Ну как куда? Туда же. Ты пойми, вероятность приложить усилия, найти свое место, гораздо выше, когда что-то подобное твоему любимому «первому контакту» уже произошло. Ну согласись, из всех, кто сейчас в космосе, кто может рассчитывать, что ему повезет? Наши базы так рассредоточены по системе, что вероятность наткнуться на нечто извне чрезвычайно мала. Да скорее в земной телескоп кто-то что-нибудь новое разглядит, чем ты, сидя в этой космической консервной банке.
— Но хочется же надеяться…
— Ты упрям, как осел!
— Не понял, командир… — буркнул динамик.
— Да помолчи, я не к тебе, — отмахнулся Федор. — Я тебе прямо скажу, — продолжил он увещевать Саймона. — Знаешь, чего бы мне хотелось больше всего? Чтобы мы вернулись в другой мир. Как те гипотетические околосветовые космонавты, что улетали на год, а прилетели через сто. Вот это по мне! Словно не домой вернулся, а на другую планету долетел-таки. Все там иное, все интересное, все захватывает дух… И полным полно возможностей найти дело по себе. Это тебе не узкие рамки, не ярмо первого контактера. Первый контактер будет уже в прошлом, а ты окажешься в настоящем, и у тебя все еще будет в будущем.
— Эк ты завернул, — Саймон покачал головой. — Все у вас, русских, не как у людей. Нет, чтобы о себе подумать! Планетарного масштаба идеи только в голову лезут, не меньше! — Он повернулся к командиру, и как все американцы, чтобы придать себе больше убедительности, начал активно жестикулировать. — Ты представь! Летишь ты на корабле, вдруг встречаешь иной разум. Совсем иной, он даже не гуманоид. Что ты делать будешь? Это же такой вызов для человека, такая задача! Ты от лица всей планеты говорить должен!