Меня зовут Мина
Шрифт:
Скоро на такси и микроавтобусах начали прибывать другие ученики. Появились взрослые в футболках и джинсах, на шее у них болтались карточки с именами.
Миссис Миллиган отвела Мину с мамой в кабинет номер Б-12 — на полу паркет, на окне — белоснежные занавески, вдоль стен, полукругом, — столы с красными пластмассовыми стульями. Одна стена разрисована сверху донизу: джунгли с обезьянами, змеями, бабочками и лягушками. По нижнему краю — имена художников: Даниэла, Эрик, Патрик, Круч…
— Мы тут много рисуем и лепим, — сказала миссис Миллиган. — Под руководством Малкольма. Он скоро придёт.
Мина пожала плечами.
— Я слышала, ты и сама
— Эксперт? — Мина фыркнула и, оглянувшись на маму, вздёрнула брови.
Но мама её остановила:
— Мина!
И тут вошёл Малкольм. В синих джинсах и красной рубашке, с серебряным браслетом на запястье.
— Я Малкольм, — представился он.
Мина ничего не сказала. Мама её подтолкнула:
— Это Малкольм. А ты —…
— Ты, наверно, Мина, — подхватил Малкольм. — Я очень хотел с тобой познакомиться.
Мина опустила глаза. Переступила с ноги на ногу. И почувствовала, как губы её скривились и уголки их поплыли вниз, словно на личике в мультфильме.
— Простите нас, ради бога, — поспешно сказала мама. — Она обычно так не…
— Ничего! — сказал Малкольм. — Первый день, новое место, человек немного застеснялся. Познакомимся получше и станем друзьями. А вот и Гарри! Заходи! Это Мина.
Гарри приблизился. Небольшого росточка мальчик с длинными волосами, в синей куртке с капюшоном. Весь какой-то удивлённо-озадаченный. Он робко кивнул Мине. И протянул Малкольму книгу.
— В-вот, п-принёс, — выговорил он.
— Что это? Ах, Будда! Спасибо!
Он взял книгу и пролистал её перед Миной.
— Один из первых больших графических романов, — пояснил он. — Ну и как, Гарри? Недаром его хвалят?
— А-г-г-га, — закивал Гарри. — Х-х-хороший!
Мина отвернулась. Изобразила неодобрение.
— Лично я предпочитаю слова. Мир сложных слов, — произнесла она, уже ненавидя себя за этот выпендрёж.
На самом деле она прекрасно знала роман, который Малкольм держал в руках, и он ей очень понравился. Но её почему-то подмывало болтать невесть что, хвастаться и доказывать, что она не такая, как все.
— Многоступенчатые предложения, — сказала она. — Абзацы, главы…
— Ох, Мина! — Мама вздохнула.
Малкольм закрыл книгу.
— Очень интересно, Мина! — воскликнул он. — Может, порекомендуешь нам какие-то книжки? — А потом он обратился к маме: — Миссис МакКи, если вы не против, доверьте Мину нам…
— Да-да, конечно.
Мама обняла Мину. Пожелала ей хорошо провести время. Обещала вернуться за ней во второй половине дня.
Когда она ушла, Мине захотелось расплакаться, точно крошке-дошкольнице, Захотелось крикнуть вслед маме: «Забери меня отсюда! Мамочка! Забери меня с собой!» Но она не плакала и не кричала, а просто стояла как столб. Молча. Потерянно.
Один за другим прибывали дети. Учебный день начался.
Был там мальчик Уилфред — мрачный, насупленный. Он ни на кого, кроме Малкольма, не смотрел и постоянно грыз ногти — хотя грызть там было уже нечего. Под корень сгрыз. Ещё у него не было двух передних зубов. От него пахло псиной.
Была там Алиша. Она сразу полюбила Мину и целый день сидела возле неё как приклеенная. Алиша напоминала маленького зверька. У неё чуть-чуть, почти незаметно, дрожали руки. Глаза она прятала под чёлкой. И вообще она всё время наклоняла голову вперёд, так что волосы, точно занавес, закрывали лицо. Говорила она только шёпотом, с придыханием: «Ты мне так нравишься, Мина… Можно, я с тобой в столовой
Ещё там был Круч, тощий паренёк с исцарапанными руками, одетый во всё зелёное.
— Чёртовы розы, Малкольм, — сказал он. — Шипы как хреновы ножи, Малкольм, И ежевика, мать её… Тоже, блин, колется. — Он улыбнулся Мине. — Раны из моего грёбаного сада, Нина.
— Мина, — поправил Малкольм и подмигнул Мине. — Наш Круч крут: он хочет создать самый красивый на земле сад. Но другая его цель — ввернуть в каждое предложение скверное слово.
— Ты, блин, прав, Малкольм, — сказал Круч. — Писать вообще не умею, даже чтобы спасти свою грёбаную жизнь, но насчёт ругнуться я виртуоз… И с искусством, мать его, на «ты»…
Он приподнял рубашку. Вся грудь оказалась в татуировках: кусты, деревья, цветы, бабочки, птицы.
— Это, чтоб его, только начало. Я выращу на ногах лес, возведу на спине горы, а на лбу нарисую небо. В алмазах, блин.
Готовясь сюда идти, Мина клялась себе сдерживаться. Ничто и ни за что не вышибет её из равновесия! Но, увидев столько тату, она не выдержала:
— Ого! Ты же ещё маленький!
Выпалила и сама себе удивилась.
— Ага, малолетка. А наколки мне давно сделали, ещё двенадцати лет не было, Дядя Эрик классный художник, мастер тату. Его за мои наколки сначала хотели в тюрягу упечь, но не стали, потому что у меня, кроме него, нет родни. Но мне он больше татушек не наколет, нельзя. Пока шестнадцать не исполнится. Тогда весь раскрашусь. — Он опустил край рубашки. — Мы испоганили этот хренов мир, Мина. Жжём его, взрываем, разрушаем. Всё вокруг убиваем. Скоро ничего, блин, прекрасного в нём не останется. А на мне останется, слышь, Мина! Буду памятником всему, что стёрлось, ко всем чертям, с лица Земли.
— Он не такой уж пессимист, просто прикидывается, — Малкольм усмехнулся. — Иначе зачем этот сад-огород городить?
— Для любви, — отозвался Круч.
— Чёртовой? Или хреновой? — уточнил Малкольм.
— Для обеих. — Круч взглянул на Мину. — Как тебя сюда занесло?
Мина пожала плечами.
— А тебя?
— Так я ж, блин, объяснил! Какой смысл таскаться в школу, когда надо сад сажать?
— Раз так, сюда зачем ходишь?
— Тусуюсь. С дружбанами. Вот Малкольм мне дружбан. И Уилфи тоже.
Уилфред зыркнул на него исподлобья. По-волчьи оскалился. Круч упреждающе поднял руку.
— Охолони, — сказал он. — Ты мне дружбан, малец. Хочешь ты этого или нет.
Уилфред всё сверлил его глазами — вот-вот растерзает. Дружбан из него явно никакой. И ничей.
Круч подмигнул Мине и шепнул;
— Он сейчас на таблетках — не сорвётся.
— На таблетках?
— Ага. Меня тоже хотели на них подсадить. Фигушки. Я так и сказал: таблетки? Ни за какие шиши!
Мине, как ни странно, вдруг захотелось стать его дружбаном. Объяснить, как её сюда занесло. Послушать про татуировки и про сад. Спросить, как, познавши счастье в поднебесье, птица может петь в клетке. И рассказать про щеглов: что если увидишь стайку щеглов — тебя ждёт счастье. Ещё надо рассказать ему об играх в слова и о том, что раньше она писала слова прямо на себе — на ладонях, на коленках. И что её тоже хотели подсадить на таблетки. Но она промолчала. Как гордячка недоделанная. Отвернулась от Круча, повернулась к Алише, а та — не переставая мычать свою песенку — радостно вскинулась, улыбнулась и погладила её локоть.