Меня зовут Шон
Шрифт:
— Вам помочь?
Мои бесцельные блуждания по отделению привлекли внимание дежурной, помахивавшей бейджем на шнурке, словно нунчаками.
— Ой… Прошу прощения. Просто… мой муж раньше здесь работал. Патрик Салливан.
Не доктор Салливан, как я долго считала. Неудивительно, что он не разрешал мне звонить ему на работу. Помнится, как-то раз я, не дозвонившись мужу по мобильному, набрала номер больницы. «Кого? Здесь нет доктора Салливана». И потом он, явно злясь, сказал мне: «Опять какой-то безмозглый стажер! Но им есть чем заняться и без личных звонков, Элли. Никогда так больше не делай». И я не делала.
Ее
— Ах да. Его смерть была для нас утратой, миссис Салливан.
Он ей явно нравился. Он всегда нравился женщинам.
— Я надеялась взглянуть на его кабинет. Хочется посмотреть, где он провел большую половину жизни. Забрать его личные вещи.
Она задумалась. В моих глазах выступили слезы. Как ни странно, не притворные.
— Конечно, миссис Салливан, — сказала дежурная. — Пойдемте со мной.
Его кабинет оказался чуть больше кухонного шкафа. Дешевый стол, дешевый стул, полка с какими-то скучными книжками, правилами медицинской службы и руководствами по электронной системе учета. Никаких фотографий, никаких признаков семейной или вообще какой бы то ни было жизни. Дежурная ушла, и я устроилась на краю стула, представляя себе, как Патрик год за годом сидел за этим столом. Не спасая жизни, как думала я, а подшивая авансовые отчеты и вводя данные в электронные таблицы.
Не без волнения я принялась открывать ящики стола. В верхнем оказались несколько канцелярских скрепок, пара исписанных шариковых ручек и аккуратно свернутый синий шелковый галстук, оставленный здесь, вероятно, на случай совещаний. Я вспомнила, как покупала его на позапрошлое Рождество. Он обошелся в сто фунтов, а теперь просто пылился в ящике стола в неприметном кабинетике на задворках больницы. Я взяла галстук, провела пальцами по гладкой ткани. Позабытая всеми крошечная частичка жизни.
Во втором ящике нашлись почти пустая бутылка виски, флакон с дорогим, изготовленным на заказ лосьоном после бритья, зубная щетка во вскрытой упаковке, гель для душа. Не хотелось задумываться, зачем ему все это в кабинете. Я вспомнила, как каждый вечер, вернувшись домой, Патрик с постоянством маньяка сразу шел в душ. Чтобы смыть запах Сьюзи? Но она говорила, что они познакомились только в мае. А Патрик опаздывал, скрытничал и плескался в ванной, сколько я его знала.
Прогнав эту мысль, я взялась за третий ящик. Он оказался заперт. Я подумала было пойти законным путем и спросить, нет ли запасного ключа. Но на это, по моему больничному опыту, ушли бы часы. И мне не хотелось привлекать внимания. К счастью, я еще не утратила навыки, полученные в Аплендсе, где открыть хлипкий замок в ящике стола было детской забавой для полудиких девчонок, с которыми я провела полгода. Я распрямила одну из скрепок из верхнего ящика, и через пару минут замок поддался.
Внутри оказалась записная книжка — дешевый линованный блокнот. В нем были имена, записанные аккуратным полупечатным почерком моего мужа. Среди них я увидела имя Конвея. Рядом были числа, даты, небрежные пометки. Что-то вроде «с девицей в баре на конференции», «трехчасовой обед на двоих», «расходы на лишнюю ночь в гостинице». Что все это означало?
Когда я стала перелистывать страницы, из блокнота что-то выпало. Зеленый листок бумаги — больничный рецепт без указания имени врача. Он был подписан неразборчивой закорючкой. Название лекарства тоже не было указано. Я вспомнила таблетки, которые привозил мне муж. Он, «врач», уговаривал принимать их, объясняя, что это нужно для лечения моей тревожности, для профилактики проблем с психическим здоровьем, как у моей матери. И я их, конечно, принимала,
Едва до меня начало доходить, что это означало, как послышался шум и дверь в кабинет открылась.
— Вам помочь?
Сьюзи
Полицейские приехали на следующий день. Неудивительно — я ведь им так и не позвонила, чтобы сказать, что ничего не знаю, и очистить себя от подозрений.
Они были очень вежливы, аккуратно вытерли ноги о коврик и поблагодарили за чай, который я подала в фарфоровом чайнике, с шоколадно-имбирным печеньем на тарелке. Я извинилась, что не испекла его сама, потом одернула себя за излишнее усердие. В конце концов, для них я была всего лишь соседкой, которая никакого отношения не имела к аварии. Я лихорадочно прокручивала в голове придуманную историю в поисках дыр. Можно ли как-то нас связать? Наверное, да, если Нора сумела меня отыскать. Но я все еще не могла понять, как ей это удалось.
Их было двое — мужчина и женщина в одинаковой темной форме, с рациями, висевшими на поясах. Благодаря телевизору, я поняла: это значит, что ко мне послали не детективов — скорее всего, это обычное дознание. Мы сидели в гостиной, когда вдруг стало ощутимо прохладно.
— Простите за холод. У нас, должно быть, отопление… как его?.. — слово вылетело из головы — прямо как у ребенка. — Наверное, сломалось что-то.
— Из-за снега много проблем, — вежливо ответила женщина. — В это время года нам часто звонят из-за замерзших пожилых людей. Они экономят на отоплении, чтобы оставались деньги на еду.
Я завернулась в кардиган, устыдившись своего богатства и положения.
— Муж сказал, вы по поводу какой-то аварии? — я намеренно использовала слово «муж» словно щит: «Я замужем. Я никакого отношения не имею к тому человеку, кем бы он ни был».
— Верно. Месяца три назад произошла авария на боковой дороге, параллельной той, что проходит мимо вашего дома, в нескольких милях отсюда. Водитель врезался в дерево.
Я нахмурилась:
— Какой ужас… Кажется, я об этом не слышала.
А вдруг они выяснят, что это не так? А вдруг они могут проверить историю моих поисков в интернете и узнать, что я читала новости об аварии?
— Это, наверное, из-за льда? Здесь дороги песком не посыпают.
— Нет, это случилось еще до холодов. Было солнечно и сухо, и на дороге, насколько нам известно, не было никаких препятствий.
— Странно. И расследование до сих пор продолжается? — Почему им понадобилось столько времени, чтобы добраться до нас?
Они переглянулись:
— Дело не из срочных. Сокращения, сами понимаете.
Мне хотелось предложить объяснение — например, внезапный приступ, или аневризма, или еще что-нибудь, вроде потрясения, которым стали для тебя мои новости и завуалированная угроза… Но невинный очевидец не стал бы этого делать, и я промолчала.
— Вы ничего не слышали? — спросила женщина.
— Не припомню. Когда это было?
Она назвала дату, которая навечно запечатлена в моей памяти, и я притворилась, будто просматриваю календарь в телефоне. Интересно, могут они узнать, что в тот день меня несколько часов не было дома? А наша система сигнализации регистрирует время моего прихода и ухода? Неважно, прошло уже много времени. Никто не вспомнит. И Нора тогда еще не переехала сюда. Разумеется! Должно быть, твоя смерть подвигла ее на поиски. И она нашла меня, чтобы уничтожить.