Меня зовут женщина (сборник)
Шрифт:
Однажды ночью я проснулась в луже воды, о смысле которой мне никто ничего никогда не объяснял. Вокруг спали взрослые тети, и было неудобно будить их для глупых расспросов. Я тихонечко поковыляла к посту. Медсестра храпела, накануне приложившись к разведенному спирту. Вода продолжала течь.
– Пожалуйста, – трясла я ее плечо, – мне нужна помощь.
– Женщина, ну что вы все никак не угомонитесь, спать надо ночью, – зарычала дежурная сестра.
– Какая-то вода течет, я не понимаю, – мялась я.
– Вечно одно и то же… Сколько хоть времени?
– Не
– Ну так пойди посмотри. Тебе это надо или мне?
Как последняя дура, я засеменила к часам в другой конец коридора, комплексуя от текущей на линолеум воды и того, что не даю спать человеку.
– Пять часов, – доложила я, вернувшись.
– Ладно, пошли, – сказала медсестра, вяло встала и поплелась по коридору.
– Куда пошли?
– На кудыкину гору… рожать пошли, женщина.
– Рожать? – У меня отнялись ноги.
– Что ты стоишь, женщина, как деревянная? Иди в лифт.
На автопилоте я зашла в лифт, а медсестра завезла туда каталку.
– Ложись на каталку.
– Зачем? – прошептала я.
– Инструкция такая. Воды отошли, значит, надо лежать.
– Зачем же вы меня через весь коридор к часам гнали?
– Вот родишь ребенка, его воспитывать будешь. А меня нечего воспитывать, а я за семьдесят рублей за каждой из вас бегать не обязана. Иностранцы хоть подарки дарят…
Предродовое отделение представляло зал, уставленный аппаратурой и кроватями, на которых лежали и страшными голосами кричали женщины.
«Как обидно умирать такой молодой, такой красивой, такой талантливой», – горько думала я.
– Женщина, уже, наконец, по-человечески ляжьте на спину! – заорал молодой парень в белом халате.
– Не могу. В карте написано, что у меня синдром полой вены, – четко, по-военному ответила я.
– Нет такой вены в человеческом организме, я здесь врач, а не вы. Ляжьте, вам сейчас провода оденут!
Молоденькая медсестра начала опутывать тело проводами, а лоб – ремнем с металлическими пластинками, соединенными с аппаратом.
– Вот включатель, женщина, вправо – усиливает, влево – ослабляет. Поняли?
– Нет, – ответила я, поняв только то, что спокойно умереть мне не дадут.
– Ну, как схватка сильная пошла, так увеличиваете, как кончилась, так уменьшаете.
– А что там?
– Да я не знаю. Ток какой-то, научная работа. Потом будете анкету заполнять, как он вас обезболил.
Я крутанула включатель – шарахнуло током, нечеловеческая поза, в которой я старалась выглядеть лежащей на спине и в то же время на спине не лежать, добавляла в мизансцену шарма.
Дежурный врач шелестел страницами детектива в инфернальной обложке. Вид человека, читающего на ночном дежурстве детектив, вероятно, не был бы криминалом в каком-то другом отделении. Палитра воплей смешивалась и множилась в высоком потолке как северное сияние: тоненько выла маленькая кореянка, басом рычала длинноногая плечистая блондинка, плакала толстая женщина с косой и надсадно кричала моя соседка с обожженным
– Сердце у тебя каменное, как с тобой только жена живет? – начала моя соседка диалог с врачом.
– Что вы, женщина, из себя строите? Не вы первая, не вы последняя рожаете, – ответил он, хрустнув перелистываемой страницей.
– Ах ты, гадина в портках! – завопила соседка. – Да что ты про это знаешь? Я третьего рожаю, а тебе бы одну менструацию в год – ты бы к ней девять месяцев готовился!
– Все, – сказал врач, – мое терпение иссякло! – Захлопнул книжку и вышел.
– Дура, – закричала длинноногая соседка. – Что ты его выгнала? Ты у меня теперь будешь роды принимать?
– Да он бы твои роды заметил, если только б ты ему прямо на книжку родила! – не осталась в долгу соседка.
Все это напоминало космический корабль, жестоко запущенный с женщинами, не имеющими возможности позвать на помощь и не обученными оказать ее себе сами. Энергетика боли, все больше и больше закручиваясь в воронку, толкала этот корабль вперед к катастрофе. Я очнулась от густого вопля и дымящегося лба, постфактум осознав, что оба события относятся ко мне. Безуспешно пытаясь обуздать следующий вопль, я с трудом заставила себя не крутить переключатель тока на максимум во время схватки; нижняя половина тела отделилась от меня и носилась под потолком, размахивая простынями, как крыльями, а верхняя, вцепившись в кровать, пыталась рефлексировать между воплями. Время потеряло смысл, комната наполнилась полумраком и гулом, и я начала прощаться со всем, что мне было дорого в этой жизни.
Застучали каблуки, и мамзель в очочках с маской брезгливости и усталости на пухлом личике возмущенно произнесла надо мной:
– Женщина, ну что ж вы рожаете и молчите? Нам же с вашей двойни надо показатели записать. Перебирайтесь на каталку.
Мое поведение в этот момент можно было обозначить любым словом, кроме молчания, но понятие дискуссии осталось в том мире, с которым я уже попрощалась. Я поползла на каталку, как краб, и уже плохо сознавала, как в другой комнате, до потолка заставленной мониторами, мамзель запихивала в разные части меня датчики и бегала среди экранов и тетрадок, в которые заносила показатели остатков моего существования.
– Это для меня или для детей? – спросила я между схватками свистящим шепотом.
– Это для науки, женщина, – гордо ответила мамзель, и если бы она стояла поближе, я бы врезала по ее напудренному личику ногой от имени всех женщин, рожавших в совке.
Каким-то образом я очутилась на родильном столе около окна, залитого солнечным светом, огромные круглые часы, похрустывая минутной стрелкой, показывали девять сорок.
– Никого нет, потому что пересменок, – нежным голосом сказала дама с соседнего родильного стола. Было тихо, как в крематории, за окном галдели птицы, от эмоционального перенапряжения в голове и сердце перегорели все лампы, и в состоянии сладостной отстраненности я ждала конца.