Менялы
Шрифт:
Что же до самого Хейворда, то он безропотно принял отказ в супружеском ложе — к тому времени стремление к карьере, вытеснившее остальные желания, стало основной движущей силой его жизни. И подобно затухающему мотору, его сексуальная энергия постепенно сошла на нет. Случались редкие, слабые всплески, когда он с грустью вспоминал о той стороне бытия, над которой для него так рано опустился занавес.
Однако во всех прочих отношениях Беатрис его вполне устраивала. Семья, где она родилась, принадлежала к бостонскому высшему обществу, и Беатрис, как положено, стали «вывозить» в свет в качестве дебютантки. На одном из балов,
Беатрис, как и Роско, всегда ставила во главу угла респектабельность и социальный статус. Только вот одного недоставало Беатрис и её блистательному семейству — денег. И сейчас Роско Хейворд в очередной раз горько пожалел о том, что его жене никогда не получить наследства.
На протяжении всей их совместной жизни самую большую проблему составляло то обстоятельство, что им приходилось существовать лишь на жалованье Роско. В этом году, как показывали сегодняшние подсчеты Роско, расходы Хейвордов грозили значительно превысить доходы. В апреле ему опять придется влезать в долги, чтобы уплатить подоходный налог, — так было и в прошлый, и в позапрошлый годы. Так будет и впредь, если ему не повезет с акциями.
Многие бы только улыбнулись, услышав, что исполнительный вице-президент, получавший 65 000 долларов в год, с трудом сводит концы с концами, не откладывая ни цента про черный день. Однако дело обстояло именно так.
Во-первых, почти треть годового жалованья съедал подоходный налог. Затем надо было выплачивать кредит за дом — это ещё 16 000 долларов в год; 2500 долларов уходило на городские налоги. Итого, оставалось 23 000 долларов — то есть около 450 долларов в неделю — на все прочие расходы: ремонт, страховку, еду, одежду, машину Беатрис (в распоряжении Роско был лимузин с шофером от банка), кухарку, благотворительные пожертвования и множество других более мелких трат, составлявших в результате колоссальную сумму.
В такие моменты Хейворд неизменно приходил к выводу, что их дом — непозволительное расточительство. Такой огромный особняк был им ни к чему даже тогда, когда Элмер жил с ними, а уж сейчас и подавно. Вандерворт, получавший такое же жалованье, снимал квартиру, что было гораздо разумнее; однако Беатрис, дорожившая именно размерами и престижем дома, о квартире и слышать бы не захотела, да и сам Роско вряд ли бы на это пошел.
А потому приходилось экономить, что страшно раздражало Беатрис, которая не желала мириться с отсутствием денег. Ее привычка к расточительству была видна во всем. Она никогда не пользовалась полотняной салфеткой дважды — даже если салфетка оставалась чистой, её непременно надо было отдать в стирку. То же самое происходило с полотенцами, так что счета из прачечной были непомерно велики. Она часто звонила в другие города и редко выключала за собой свет. Несколько минут назад Хейворд спустился на кухню налить себе стакан молока, и хотя Беатрис легла спать два часа назад, везде на первом этаже горел свет.
Тем не менее в чем-то им все же приходилось себе отказывать. Например, в путешествиях во время отпуска — последние два года Хейворды никуда не ездили.
Другая неприятность заключалась в том, что у них не было никаких сбережений, кроме нескольких акций «ФМА», которые, вполне возможно, скоро придется продать, впрочем, вырученных денег вряд ли хватит на покрытие денежного дефицита за этот год.
Сегодня вечером Хейворд пришел к единственному выводу: после того как он займет денег, они должны максимально сократить расходы в надежде на скорые перемены к лучшему.
В частности, он рассчитывал на то, что станет президентом «ФМА».
В «Ферст меркантайл Америкен», как и в большинстве других банков, разница между зарплатой президента и представителей следующего эшелона управления была чрезвычайно велика. Бен Росселли получал 130 000 долларов в год. Его преемник, безусловно, унаследует и его жалованье.
Если Роско Хейворд добьется своего, он станет получать в два раза больше. Даже при больших вычетах оставшихся денег хватит на то, чтобы решить все насущные проблемы.
Глава 12
Наступила пятница.
Эдвина и Льюис Д'Орси завтракали в своей роскошной квартире на крыше небоскреба.
Прошло три дня после трагического сообщения Бена Росселли, и два дня — после обнаружения недостачи в центральном отделении «ФМА».
Пока ничего нового выяснить так и не удалось. Весь вчерашний день два специальных агента ФБР дотошно допрашивали сотрудников банка, но, увы, это ни к чему не привело. Главным подозреваемым лицом оставалась Хуанита Нуньес, которая по-прежнему все отрицала, упорно настаивала на своей невиновности и отказывалась пройти проверку детектором лжи.
Подобное упрямство лишь усиливало подозрения, однако вот что сказал Эдвине один из агентов ФБР:
«Мы можем подозревать её сколько угодно, но у нас нет ни малейших доказательств её вины. Что же касается денег, то даже если они спрятаны у неё на квартире, для получения ордера на обыск нам нужны серьезные улики. У нас же нет никаких. Разумеется, мы будем за ней следить, но это не та слежка, какую ФБР устанавливает в других случаях».
Сегодня агенты ФБР снова будут в банке, но вряд ли им удастся продвинуться дальше.
Администрации банка ничего другого не оставалось, кроме как уволить Хуаниту Нуньес с работы. Эдвина решила, что сделает это сегодня. Но от такого финала никому легче не станет.
Эдвина сосредоточилась на еде — омлете и гренках, — которую только что подала горничная. Льюис сидел напротив, уткнувшись в «Уолл-стрит джорнэл», и, как обычно, ворчал по поводу очередной глупости, допущенной Вашингтоном. Сверкая глазами поверх полукруглых очков в металлической оправе, Льюис Д'Орси швырнул газету на пол, где уже валялись просмотренные «Нью-Йорк таймс», «Чикаго трибьюн» и лондонская «Файнэншл таймс».
Эдвина листала «Крисчен сайенс монитор». С виду Льюис был тщедушным человечком, напоминавшим ивовый прутик, — можно было подумать, что это следствие недуга или недоедания, на самом же деле он не страдал ни тем, ни другим. Его худое, почти изможденное лицо полностью соответствовало фигуре. Иногда Льюис подшучивал над своим тщедушием. Он стучал пальцем по лбу и приговаривал: «Природа обделила меня мускулатурой, зато с лихвой восполнила этот недостаток здесь». Что было поистине верно — даже недруги признавали его блестящий ум, особенно когда дело касалось финансов.